Упражнения

– Ну и ладно. Тебе же не надо на ней жениться.

Молчание.

– А… ну, хорошо.

Когда Роланд отнес сынишку в кровать, тот уже спал.

Следующим вечером взрослые и дети стояли вместе в саду и наблюдали, как луна восходит над грядой дубов и ясеней. Когда она стыдливо выглянула из-за самых высоких веток, Лоуренс, желая завязать разговор, схватил хозяина дома за локоть и сделал торжественное заявление, вошедшее потом в семейные анналы:

– А вы знаете, что в нашей стране тоже есть луна?

Десятый день рождения, о котором Лоуренс говорил ежедневно на протяжении многих месяцев, имел для него огромное значение. Не только потому, что наконец его возраст будет выражаться двузначным числом, но и еще по одной причине. Для него он ассоциировался со взрослостью. По всей кухне были разбросаны мальчиковые подарки. От Дафны и ее детей – роликовые коньки и снаряжение для уличного хоккея. А еще, по его просьбе, введение в математику для взрослых, двухтомная энциклопедия – тоже для взрослых – и альбом для газетных вырезок. Какое-то время назад отвечая на очередные вопросы Лоуренса о его маме, Роланд показал ему папку с вырезками газетных и журнальных рецензий, которую ему все эти годы присылал Рюдигер. Возможно, он совершил ошибку. Но сын испытал невероятную гордость. Он долго разглядывал ее фотографии. Его поразила ее слава.

– Она такая же знаменитая, как… «Оазис»?[118]

– Нет, писательская слава гораздо меньше значит. Но это в любом случае слава, и она куда важнее.

– Это ты так думаешь.

– Да, думаю. Но ты прав. Многие люди со мной не согласятся.

Большая голова медленно покачивалась, словно в такт его размышлениям.

– Думаю, ты прав. Куда важнее. – И затем последовал обычный вопрос: – А почему она не приезжает и не видится со мной?

– Ты мог бы ей написать. Я не знаю, где она живет, но я знаком с человеком, который это знает.

– Думаю, Oma знает, где она.

– Возможно.

Его письмо, которое он сочинял многими вечерами после школы, растянулось на десять страниц, исписанных забавным почерком с округлыми завитушками. Он описывал свою школу, своих друзей, свой дом, свою спальню и последние каникулы, проведенные на взморье в Саффолке. В самом конце он сообщал, что любит ее, и даже выдал ей свою самую заветную тайну – что еще он любит математику. Роланд был уверен, что Джейн не отошлет это письмо дочери. Он сделал на конверте пометку persönlich[119] и отправил его Рюдигеру с пояснительной запиской. Прошло два месяца – никакого ответа не последовало. Роланд не удивился. После их случайной встречи в Берлине он трижды писал ей, ни разу не получив ответа, уговаривая связаться с Лоуренсом. Он даже побеседовал с Рюдигером, когда тот приезжал в Лондон. Они встретились в баре его отеля около Грин-парка. Издатель выразил ему свое сочувствие и понимание, но твердо заявил, что профессиональные принципы не позволяли ему вмешиваться в частную жизнь его авторов.

– Она не хочет об этом говорить!

Но Лоуренс не оставлял попыток. Он вознамерился составить «Книгу об Алисе Эберхардт» – такая надпись, выведенная золотым карандашом, теперь красовалась на обложке альбома. Он объяснил, что все вырезки должны быть скомпонованы в хронологическом порядке, сначала на английском языке, потом на немецком. Рядом с альбомом он выложил в одну линию ножницы, клей-карандаш, маркер и влажную тряпочку. Он рылся в папке с вырезками, пока не наткнулся на английскую рецензию «Путешествия». Она уместилась в одной колонке, которую он вырезал и наклеил на первую страницу. Выглядело все аккуратно.

Он оказался прав насчет его бабушки. После публикации первого романа Алиса и мать помирились. Джейн получила от нее указание ни в коем случае не давать Роланду адрес дочери. Это его разозлило, и во время их очередного приезда, после того как Лоуренс был уложен в кровать, между ними возникла перепалка. Он сказал, что ее долг перед внуком – помочь ему связаться с матерью. Джейн ответила, что Роланду не понять всех сложностей жизни. И семейной, и литературной. Он вообще читал «Путешествие»? Он счел ниже своего достоинства отвечать. После чего она убедила себя, что он просто ревновал к успеху Алисы, чтобы утруждаться прочтением ее потрясающей книги. Как он мелок! Потом все как-то утряслось, но пока что они не разговаривали и не переписывались. Вполне ожидаемо она не позвала его на похороны Генриха. Ведь мстительный зять наверняка приехал бы с Лоуренсом, чтобы смутить Алису.

Он обсудил эту ситуацию с Дафной. Ее мнение всегда оставалось неизменным.

– Да будь она хоть вторым Шекспиром, господи ты боже мой! Но она должна написать своему сыну.

И два вечера назад:

– Ей надо дать хороший поджопник!

Новая женщина хотела вытравить дух прежней? Нет, дело было не только в этом. Но в гневных выплесках Дафны просматривалась определенная симметрия. Не так давно она называла Питера не иначе как «долболобом» – словом, которое ей явно доставляло удовольствие.