Упражнения

Он читал интервью с Алисой в надежде найти упоминания о ее любовниках, но она никогда не рассказывала о своей личной жизни. «Следующий вопрос» – так она невозмутимо реагировала, даже если ей задавали невинный вопрос, в какой части Германии она сейчас живет. На явно непостановочной фотографии в одном из журналов она, радостная, сидела в каком-то ресторане. Никто из мужчин за столом не показался Роланду ее возможным любовником. Германская пресса не была такой же беспардонно любопытной, как британская. Но поскольку Алиса Эберхардт не приезжала в страну, и не принадлежала к определенному литературному кругу, и не была замешана в громких связях, и ее не замечали в модных ресторанах или на светских мероприятиях, и ей было уже почти сорок восемь, ее жизнь не представляла интереса для разделов светских сплетен. Небольшая команда британских журналистов поехала в Мюнхен, где они встретились с ней в офисе ее издателя. Это были в основном знатоки книжного рынка, державшиеся с ней подчеркнуто уважительно, чуть ли не благоговейно.

С высоты прошедших лет время, прожитое ими совместно, словно сокращалось. Всего-то они и прожили три года – с 1983-го по 1986-й. Но эмоциональное значение этих трех лет казалось куда весомее, и Лоуренс был тому живым доказательством. Кроме того, они еще общались в Институте Гёте в 1977-м и спустя четыре года встретились после концерта Дилана, когда на Мика Силвера набросился прохожий. А потом Берлин, кафе «Адлер», переулок под дождем. Время их общения растянулось после того, как он написал ей о Лоуренсе и не получил никакого ответа, и затем растянулось еще больше, когда он тихо восхищался ее последним романом и снова заметил свое отсутствие на его страницах. Всякий раз, когда он видел ее фотографию, тонкая нить вновь связывала его с далеким прошлым. И восемнадцать лет спустя оно казалось ничуть не изменившимся – лицо женщины, которая когда-то, тщательно выговаривая немецкие слова, делилась со взрослыми учениками в классе своими литературными амбициями.

Его антимонархически настроенный приятель, сбитый насмерть мотоциклистом десять лет назад, как-то сказал ему, что своим назойливым присутствием в средствах массовой информации некоторые молодые члены королевской семьи постоянно нарушали его личное пространство.

– Так перестань о них читать, – ответил ему тогда Роланд. – Я вот не читаю о них, и они меня не тревожат.

Только теперь он понял, что тот имел в виду. Алиса время от времени его тревожила. Он вынужден был читать каждую ее новую книгу. Он вынужден был читать все, что ему присылал Рюдигер. Она не оставляла его в покое. Она отказывалась не писать хорошо, хотя полностью игнорировала его в своих книгах. После стольких лет он уже и не очень-то возражал, но было бы неплохо, если бы ее лицо, искусно подсвеченное на фотографиях в качественных журналах, исчезло с его глаз долой. Но даже если бы такое случилось, она все равно продолжала бы его преследовать – не только взглядом их сына и его привычкой отводить глаза при разговоре, но и его необычайной серьезностью. Вот что больше всего роднило Лоуренса с его матерью.

* * *

Спустя два года обе клэпхемских семьи так и не зажили одним домом. Разговоры о браке, правда, не прекратились полностью, но как-то поутихли. Оба были заняты, цены на жилье росли неравномерно в разных городских округах, и было как-то менее рискованно продолжать жить на два дома, расположенных всего-то в миле друг от друга. Дети Дафны два раза в месяц проводили выходные с отцом. И это служило препятствием для их отношений, потому что Дафна очень ценила эти четыре дня в месяц, которые проводила в одиночестве. Ну и отлично. Роланд давно привык проводить время вдвоем с Лоуренсом, и это ему нравилось. Обе семьи в полном составе время от времени ночевали друг у друга. Родители присматривали за чужими детьми. Иногда это создавало хаос, но его сын и трое детей Дафны дружили, и жить такой суматошной жизнью было проще, чем принять судьбоносное решение, которое черта с два можно будет переиграть, – но они никогда в открытую этого не говорили. Бывают любовные романы, которые преспокойно и безболезненно сгнивают. Медленно, как фрукт в холодильнике. Может быть, и этот такой же, думал Роланд, хотя и не был в этом так уж уверен. Секс, случавшийся все реже, не утрачивал страстности. Когда была возможность, они непринужденно вели серьезные разговоры. Их связывал интерес к политике, и с приближением выборов их охватило азартное предвкушение. Так что все шестеро – все «акционеры», как теперь говорили экономисты нового лейборизма[121], – жили в приятном тумане представлений слишком устойчивых или слишком интересных, чтобы их можно было с легкостью развеять. Инерция сама по себе представляла силу.