Упражнения

Больше он объяснить не сумел, но зато он мог решать уравнения. Он постигал вещи мгновенно, почти на чувственном уровне. Его учитель считал, что ему надо пойти в летнюю математическую школу для одаренных одиннадцатилеток. Но Роланд предпочитал каникулы и скептически отнесся к этой идее. Хватит школы! К тому же возникал вопрос оплаты. Ему не хотелось обращаться за помощью к Алисе. Дафна предложила оплатить. Проблема пока оставалась неулаженной.

Принимая душ, он решил рассказать Лоуренсу новость за ужином в спокойной семейной обстановке. Джеральд, Грета и Нэнси лишились бабушки полтора года назад. Они поймут. Дафна была очень нежна с Лоуренсом. И как он, Роланд, мог противиться соединить свою жизнь с ней? Очень трудно думать об этом сейчас. Он оделся и спустился вниз. После еды он объявил детям, что должен сообщить им печальное известие. Делясь новостью, он обращался непосредственно к сыну. Большая голова не шевельнулась, темные глаза были устремлены на него, и Роланд, вестник дурных вестей, чувствовал себя как осужденный.

Лоуренс тихо спросил:

– А что случилось?

– Мне рассказала тетя Сьюзи. Они пообедали. Бабушка убирала посуду со стола. Дедушка пошел за ней с миской…

– С оранжевой миской?

– Да. Он вошел в кухню и сразу рухнул на пол. Ты же знаешь. У него были больные легкие. И сердцу приходилось усиленно качать кислород по всему телу. А его старое сердце было изношено. – Роланд вдруг перестал верить своим словам. Его измененная версия событий фиксировала печаль. Печаль казалась искусственной, относившейся больше к придуманному сюжету, и поэтому больший акцент был сделан на слове «сердце», чем на факте болезненной смерти.

Лоуренс все еще пристально смотрел на него, ожидая других подробностей, но Роланд не мог говорить. Нэнси взяла Лоуренса за локоть. Они с Гретой собрались произнести какие-то сочувственные слова. Они были куда более эмоциональными, чем их брат, сидевший с прямой спиной, и чем отец с сыном. Дафна, строго помахав в воздухе пальцем, заставила девочек притихнуть. Над столом повисла тишина, все ждали, что Роланд продолжит свой рассказ.

Лоуренс, должно быть, заметил, как у папы заблестели глаза. Этот мальчик был способен утешить взрослого мужчину. И произнес ласково-ободряющим тоном:

– А что у них было на обед?

– Курица с картошкой… – Он хотел сказать «с горошком». Но от смешной обстоятельности вопроса чуть не рассмеялся. Он шумно откашлялся и, встав из-за стола, пересек комнату, подошел к окну и стал глядеть на улицу, стараясь взять себя в руки. Ему повезло, что девчонки были такие неугомонные. Они повскакали со стульев и, гомоня, как птички, обступили Лоуренса. Их объятия и соболезнования послужили для Роланда полезной маскировкой. Даже Джеральд подошел к Лоуренсу выразить сочувствие:

– И правда невезуха, Лоуренс.

От этих слов девочки захихикали, потом засмеялись Дафна и Лоуренс. Смеялись все. Какое облегчение! Ком откатил от горла Роланда, и к нему снова вернулось то ощущение, которое он не смог подавить раньше. Оно посетило его, когда он ехал на поезде в Клэпхем, стоя в переполненном вагоне с теннисным снаряжением за спиной. А потом во время короткой прогулки по старому городу к дому, через рощу Ректори-гроув, она снова пришла, ужасная неуместная мысль. Свободен. Небо над ним словно стало просторнее. Больше он не был сыном своего отца. Теперь он единственный отец. Теперь никто больше не стоит между тобой и пустой дистанцией до твоей могилы. И перестань притворяться – облегчение такое же нормальное чувство, как и печаль. Смерть была ему в новинку, но он знал, что не следует доверять первым чувствам. Понятное дело, они служили доказательством объяснимого помутнения рассудка, и они потом угаснут. Стоя лицом к окну, наблюдая ползущий поток транспорта, он мысленно перебирал варианты. Ты похоронил родителей, или они похоронили тебя и горевали по тебе куда безутешнее, чем ты мог бы горевать по ним. Нет большего горя, чем потерять своего ребенка. Так что считай себя и своего отца везунчиками.

* * *