Роланд последовал за ним по узкому коридору в заднюю часть здания и вошел в просторную комнату. Здесь умиротворяющая музыка в стиле «нью-эйдж» звучала громче. Пахло как в парфюмерном отделе универмага. Тело лежало в гробу, который Розалинда долго выбирала. Черный костюм, белая рубашка, черная бабочка и черные ботинки с видневшимися серыми носками. Атласная внутренняя обивка с рюшами и оборками смахивала на женское платье. Майору бы она страшно не понравилась. И еще Роланд заметил досадную ошибку. В гробу лежал не он. С лица исчезла тонкая щеточка усов, которые он впервые отрастил во время войны, когда его произвели в старшие сержанты, признав после Дюнкерка негодным к строевой службе, и он стал обучать новобранцев на учебном плацу в Блэнфорде и Олдершоте. Его рот разъехался в широченной щелевидной улыбке, смахивавшей на прорезь в почтовом ящике, вокруг которой располагалось лицо. Лоб прорезала задумчивая морщинка, которой у него никогда там не было. Роланд в изумлении обернулся к мистеру Бромли.
Гробовщик смиренно опередил его вопрос:
– Это ваш отец, майор Роберт Бейнс. Его рот, вероятно, был широко раскрыт в момент кончины. Мышцы, разумеется, не сократились.
– Понятно.
– Мне жаль. Вы, возможно, хотите некоторое время побыть с ним наедине.
– Вы не могли бы выключить эту музыку?
Мистер Бромли с понимающей улыбкой придвинул стул и удалился. Звуки синтезатора сменились шумом проезжавшего мимо транспорта. Роланд остался стоять. Он протянул руку и дотронулся до отцовской груди. Ледяное дерево под тонкой хлопчатобумажной рубашкой. В конце концов, в трупе нет ничего удивительного или ужасающего. Просто банальное отсутствие. А чего он еще ожидал? Так легко и соблазнительно верить в душу, в частицу человека, которая выпорхнула наружу. Он заглянул в гроб, на закрытые глаза, ища не окончательную истину в незнакомом лице майора, но какое-то чувство в самом себе, некую приличествующую ситуации печаль. Но он ничего не чувствовал, его не переполняли ни печаль, ни чувство освобождения, ни злые обвинения, ни даже оцепенение. В нем свербела одна лишь мысль: поскорее уйти. Так бывает во время вынужденного посещения больного в клинике, когда говорить больше не о чем и ты сразу ощущаешь неловкость. Его удерживало лишь опасение, что у мистера Бромли создастся о нем впечатление человека, которому недосуг провести несколько минут у останков отца. Но он был именно такого рода человек, который следует канонам поведения, почерпнутым из десятков полузабытых фильмов, и склоняется над гробом, чтобы запечатлеть последний поцелуй на челе покойника. Если не считать того, что это был бы его первый поцелуй. Лоб оказался холоднее груди. Выпрямившись, он ощутил на губах парфюмерный привкус. Он вытер губы тыльной стороной ладони и вышел.
Состоявшиеся четырьмя днями позже похороны были скучным мероприятием, которое спасла комичная ошибка. Это был день после всеобщих выборов, ознаменовавшихся убедительной победой новых лейбористов. Они получили большинство в парламенте – 179 мест, чего никто не ожидал. Длительный период безраздельной власти правых завершился. Правительство Джона Мейджора было усталым, расколотым и погрязшим в тривиальных скандалах. Блэр и его министры были молоды, они предлагали тысячи новых идей и пользовались безграничным доверием. Они намеревались бросить с парохода государства старых леваков и проводить благоприятную для бизнеса политику. Они обещали прислушиваться к нуждам простых избирателей – заняться уменьшением нагрузки на школьных учителей, реформами здравоохранения и снижением преступности, особенно в молодежной среде. Их сторонники и активисты с гордостью носили значки «карточки обещаний» с пятью основными политическими обязательствами. Произошли также сдвиги в культурной жизни. Уже было решено, что быть одновременно открытым геем и членом кабинета больше не станет поводом для скандала и не будет считаться позором. Тони Блэр готовился к встрече с королевой и произносил на Даунинг-стрит свою первую речь в роли премьер-министра. Густые волосы, хорошие зубы, энергичная походка – его принимали как рок-звезду. На Уайтхолле собралась многочисленная толпа с флагами, все пребывали в состоянии необычайной эйфории.