Но он всегда радушно встречал Роланда, когда тот изредка приезжал после долгой разлуки. Всегда готовый просиживать с ним до глубокой ночи, пить пиво, болтать о политике, рассказывать всякие истории. Если бы он не повторял их так часто, Роланд сейчас и не вспомнил бы ни одной. Эти радушные встречи становились все душевнее по мере того, как майор старел. Заядлый курильщик с четырнадцати лет, он впервые узнал, что такое немощь и болезни, когда ему стукнуло семьдесят. Очень скоро он стал полностью зависеть от высокого баллона с кислородом, стоявшего около его стула. Даже зная, что умирает, он хотел жить, оставаться веселым и не жаловаться. А что делать с воспоминаниями об их приключениях в пустыне, где они охотились на скорпиона, и о том, как отец учил его стрелять из винтовки, плавать и нырять, лазать по канату и удерживать равновесие, когда он стоял на широких скользких плечах и отец медленно отсчитывал секунды? И куда деть сыновнюю гордость за сурового капитана с табельным револьвером на боку, расхаживающего по маслянистым пескам лагеря Гурджи? Куда деть многочасовые рыбалки с ним на берегах Везера? Отец по несколько раз на дню терпеливо вытаскивал леску сына, запутавшуюся в прибрежных кустах. Он учил его играть в снукер[122]
в офицерском клубе – обшитой деревянными панелями комнате старого немецкого замка, всегда с радостью водил сына в ресторанчик, где заказывал им стейк с жареной картошкой, чинил его сломанные игрушки, помогал ему ставить палатку в лесу. И кто еще в их семье был всегда готов спеть и сыграть на губной гармошке? Чтобы увидеть, как люди запросто поют в компании, вам надо уехать из Англии и отправиться в Шотландию, Уэльс или Ирландию. Роберт Бейнс буквально зачаровывал внука завыванием своих дурацких волынок. Он весь перемазался кровью, помогая раненому мотоциклисту. Он встал среди ночи, в четвертом часу утра, чтобы проехать сорок миль и забрать восемнадцатилетнего Роланда на шоссе там, где его высадили из попутной машины. И как он радовался их встрече. У него всегда была наготове пятифунтовая бумажка, которую он совал в руку сыну-подростку. Отец дал ему первые в жизни уроки вождения, напоминая, что когда он сам сидел за рулем, то фактически держал в руках восьмисоткилограммовое стальное оружие. Вероятно, Роберт учил Роланда быть отцом. Если так, то кое-что из его упражнений можно было бы и забыть. Человек, чья любовь к сыну была яростной, собственнической, пугающей, когда тот был еще совсем маленьким, был тем самым человеком, который мог ударить маму, который облапошил вдову и хвастался об этом, который навязывал свою волю во всех семейных делах, частенько по пьяной лавочке, который беспощадно настаивал на своем и кто совершил какой-то постыдный поступок, чем вызвал ненависть Сьюзен. Во всех деяниях отца был замешан Роланд. И потому он предпочел бы остаться в стороне и забыть. Полностью распутать эту леску не удастся никогда.Согласно плану, разработанному Роландом и его сестрой, шотландский волынщик в килте и с кожаной сумкой должен был медленно выйти из-за деревьев Олдершотского крематория, наигрывая «Ты больше никогда не вернешься», и приблизиться к участникам похоронной церемонии, и затем под звуки его волынки гроб будет отправлен в печь. Но волынщик сказал, что может исполнить только «Великую благодать»[123]
.Скромная церемония, без гимнов и надгробных речей, как того пожелал усопший, прошла вполне пристойно, с проникновенной речью дамы – распорядителя похоронами, рекомендованной гробовщиком. Закончив речь, она бросила многозначительный взгляд на Сьюзен, и та ткнула Роланда в бок. Роланд вышел из ритуального зала и знаком попросил волынщика начать свою погребальную песнь. Заранее решили, что во время погребальной церемонии тот будет дожидаться в кипарисовой рощице за автостоянкой, в ста метрах от дома скорби. Но на местность внезапно упал нежданный туман, и Роланд не смог увидеть волынщика. Он двинулся по направлению к нему, но тут запищали все трубки волынки, и Роланд поспешил вернуться в дом. Присутствующие слушали, как звуки «Великой благодати», далекие, но чистые, медленно затихают. Волынщик шагал к другому зданию. Вскоре звуки совсем пропали. Роланд снова вышел посмотреть, но туман сгустился, и волынщика нигде не было видно. Он вернулся и, извинившись перед присутствующими, сказал, что волынщик, должно быть, уже развлекал посетителей открытого бассейна «Олдершот лидо» неподалеку отсюда. Майор бы это, несомненно, одобрил. Все, даже Розалинда, засмеялись. После чего вперед вышла распорядительница похорон, призывая к тишине, подняла руку и предложила на минуту погрузиться в размышления. По прошествии минуты молчания майор отправился, вперед ногами, в свой последний путь к зеленой занавеске.