Когда он притормозил у маминого дома, она сгорбилась и беззвучно заплакала. Он положил ей руку на плечо и забормотал бесполезные слова утешения. Мама немного успокоилась и откинулась на спинку сиденья, устремив взгляд в пустоту. Она так и не сняла ремень безопасности. Он осторожно отстегнул ремень, но не поторопил ее, не напомнил, что надо выходить.
Она прошептала, словно самой себе:
– Женаты пятьдесят один год.
У него ушло больше времени, чем требовалось, чтобы сделать подсчет. Неправильно: если они поженились в сорок седьмом, то пятьдесят лет. В любом случае и после пятидесяти лет, хорошего ли брака или плохого, всегда находился повод расплакаться. Придя в себя, она повторила число, свое число, с удивлением. Делится на семнадцать, сказала бы Лоуренс. Ему нравилось подмечать такие вещи.
– А мой брак не продлился и двух лет. Я бы счел твой триумфом.
Она не ответила. Они припарковались перед вереницей из десяти отдельно стоящих домиков из ярко-красного кирпича двадцатилетней постройки, с неогороженными, в американском стиле, крошечными лужайками. Он не знал, можно ли ее в таком состоянии оставлять здесь одну. У него перед глазами возникло отцовское кресло у окна, безмолвно кричавшее о его отсутствии в доме.
– Пойду с тобой, выпьем по чашке чаю.
Внезапно возникший план действий помог ей выбраться из машины. В доме, оказавшись в своих владениях, она снова ожила. Она попросила его насыпать орешков в кормушку для птиц, захотела, чтобы он покосил заднюю лужайку и отодвинул телевизор поближе к стене. А составляя для него список покупок, она даже повеселела. Пустое кресло больше не представляло для нее угрозы. Когда он вернулся с покупками, мама уже приготовила им чай со сливками и ставила срезанные в саду розовые и белые дельфиниумы в вазу, стоявшую рядом с лимонным пирогом, который она словно по мановению волшебной палочки испекла из смеси для быстрой выпечки. Закладывая покупки в холодильник, он заметил на верхней полке, рядом с оковалком сыра, кусок мыла. Он положил его обратно в мыльницу над кухонной раковиной. Она бойко занималась чаем. Возможно, здесь она была счастлива, оставшись на какое-то время предоставленной самой себе. Скоро она уедет жить вместе с Сьюзен и ее мужем Майклом. Дом продадут. Когда он ей об этом напомнил, она сказала:
– Я не видела Сьюзен два года. Она со мной теперь не разговаривает.
– Ты виделась с ней на прошлой неделе.
Она удивленно взглянула на него и с видимым усилием исправила свою оплошность, на ходу придумав себе оправдание:
– Ах, эта Сьюзен!
– А о какой Сьюзен ты подумала?
Она пожала плечами. Они поболтали о том о сем, и потом она повела его осмотреть небольшой квадратный садик позади дома, где показала ему клумбы с распустившимися цветами и мускусные розы над патио. Провожая его до машины, она шутила и даже, как заботливая матушка, поинтересовалась, хватит ли ему денег добраться до дома. Он заверил ее, что хватит, но она выудила из кармана однофунтовую монету, вложила ему в ладонь и ни в какую не соглашалась взять назад.
Проехав миль десять, он стал искать место для остановки. Находясь в растрепанных чувствах, он проскочил нужный поворот и сейчас мчался по проселку не туда, куда надо. Миля за милей Англия казалась бесконечным пригородом с выстроившимися парадным строем магазинами. Шины, кофе, детская одежда, салоны для стрижки собак, бургеры… Выхлопные газы отравили землю, на чьей плодородной почве, политой скудными дождями, когда-то росли густые леса с исполинскими дубами, ясенями и дикой вишней. А теперь уцелевшие одинокие деревья торчали на придомовых участках, на перекрестках с круговым движением, в зарослях крапивы и среди неубранного мусора около частных гаражей. Здешний пейзаж был целиком подчинен удобству уличного движения и удобству для водителей. Его обгоняли фургоны, которыми управляли безумные лихачи-подростки, грузовики выхаркивали синеватые облачка вонючего дыма. Все водители легковых машин здесь словно ощущали свое превосходство перед ним. Он въехал в городок Флит. Переехав мост, увидел канал. Отлично. Где-то тут бежала пешеходная тропа вдоль берега.