Упражнения

Через два часа, войдя в свой дом, он сразу почувствовал: что-то здесь изменилось. Лоуренс гостил у Дафны, но дело было не в его отсутствии. Он пошел на кухню. Там царил необычный порядок. Его подозрения усилились, когда он отправился в спальню. Тоже полный порядок. Но он все понял за несколько мгновений до того, как его предчувствия подтвердились. Не впервые женщина покидала эту спальню. Он открыл шкаф, где Дафна хранила свою одежду. Пусто. Обернувшись, он заметил на рабочем столе записку. Он сел на кровать и стал читать. В этом, впрочем, не было необходимости. Он бы и сам мог написать за нее такую записку. У него она тоже вышла бы коротенькой: стало понятно, что их отношения зашли в тупик и дальше им двигаться некуда. У нее масса работы и семейных забот плюс поездки в школу и т. д., она больше не может жить на два дома. Она извинялась за то, что держала все в тайне от него, но она уже посоветовалась с Питером. И раз Роланд не намерен связывать себя обязательствами, то они с Питером решили начать все заново, не только ради детей, но и ради своего душевного спокойствия. Она выразила надежду, что Роланд останется ее добрым другом. Лоуренс пусть продолжает к ним приходить, играть с детьми и может оставаться у них, когда захочет. Ей тоже было неприятно, что ему пришлось прочитать эту записку вскоре после похорон отца, но Питер приехал вчера, свалился как снег на голову. И ей не хотелось, чтобы Роланд узнал о ее решении от Лоуренса. Вместо подписи в конце стояло «Люблю».

Спускаясь вниз, он поймал себя на мысли, чем именно она его обезоруживала – своим благоразумием. Ему нечего было возразить, не в чем ее упрекнуть. Даже в тайных переговорах с мужем. Если бы она ему о них заранее рассказала, он бы счел это попыткой взять его на испуг и вынудить на ней жениться. А кому приятно чувствовать себя одураченным. Но насколько с ее стороны благоразумно жить с мужчиной, который поднимал на нее руку?

Роланд подошел к кухонному столу. Старая исцарапанная сосновая столешница, ничем не захламленная. Теперь ей не суждено оставаться чистой надолго. Он вынул из холодильника бутылку пива. Он не собирался, следуя избитому штампу, напиться с горя. Он просто сядет и все спокойно обдумает. Новое правительство хотело, чтобы люди в стране пили, как в Южной Европе, от Коллиура до Монте-Карло – задумчивыми глоточками. На улице было еще светло, тепло, но он предпочел остаться здесь. Итак, все очень просто. Снова прежняя жизнь, они с Лоуренсом, как раньше, остались вдвоем в маленьком доме. Иногда он будет устраивать ужины для друзей и их друзей. С Дафной или без нее. Он мог попытаться убедить себя, что бездействие и было его решением, а не ее. Стремиться к чему-то… Но он не хотел об этом думать.

Он встал и начал ходить вокруг стола. Скоро он позвонит Лоуренсу. Сходит за ним и приведет домой, но он еще не был готов взглянуть Дафне в глаза. Он подошел к фортепьяно и осмотрелся. Рядом на полу лежали четыре высоких стопки нот, в основном новые аранжировки старых шлягеров, эстрадных стандартов, которые он исполнял, когда играл в чайной при отеле. Сверху лежали собранные в момент обуявшей его тяги к идеальному порядку тематически близкие пьесы под грифом «Луна»: «Полети со мной на Луну», «Лунная река», «Лунный танец»… Он стал торопливо ворошить нотные брошюрки, быстро перескакивая через «Какой чудесный мир», «Вчера», «Осенние листья», пока вся стопка не рухнула и не рассыпалась по всему полу. Потом он принялся перебирать старые джазовые сборники. Джелли Ролл Мортон, Эрролл Гарнер, Монк, Джаррет. Он продолжал искать. Смутное желание превратилось в острую потребность. Уже почти перебрав всю третью стопку, он выдернул из нее сборник Шумана. Это была чистая случайность. Шуберт, Брамс, кто угодно, что угодно – все подойдет. Он сел за фортепьяно, поставил ноты на пюпитр и наугад открыл страницу с загнутым углом – это была подборка упражнений для фортепьяно восьмого уровня сложности. Вся страница была испещрена карандашной аппликатурой, проставленной пятнадцатилетним учеником. Сегодня он уже о таких вещах не беспокоился. Музыка легко исполнялась, где бы ни находились его пальцы на клавиатуре. Нахмурившись, он чуть подался вперед и постарался следовать своим подростковым инструкциям, неуверенно беря ноты первого такта. Невероятно трудно. И немелодично. Говорили, что Шуман на сотню лет опередил свое время. Уж точно: это было похоже на атональную музыку. На короткую пьесу Пьера Булеза, которую он когда-то исполнял. Он начал снова. Ему понадобилось пятнадцать минут, чтобы кое-как с грехом пополам совладать с двадцатисекундным музыкальным фрагментом. Раздраженный, он попробовал снова сыграть с самого начала, потом резко оборвал игру, встал и вышел из комнаты. Он вычеркнул из своей жизни эту разновидность музыки в тот самый день, когда ушел от нее, в тот самый момент, когда на ипсвичском вокзале сел на поезд до Лондона, чтобы больше туда не возвращаться.

Часть третья

9