Упражнения

Мо повернулся к нему плечом, протянул ладони и рокочущим баритоном спел пару тактов. Собравшиеся перед входом люди захохотали и захлопали в ладоши. Все еще улыбаясь, Роланд спустился в подвал переодеться в концертный смокинг. Пол в чайной, где ему предстояло играть, был устлан толстыми коврами, стены обшиты деревянными панелями. Рояль стоял на подиуме, окаймленном горшками с папоротниками и медными перилами. С годами он полюбил этот зальчик. В воздухе витал сладкий аромат лавандовой полировки. В зале с высоким потолком царила торжественная тишина. На стенах висели освещенные старинными подсветками масляные картины – портреты скаковых лошадей и охотничьих собак. В центре располагался фонтан, окруженный букетиками белых лилий. Когда он садился к роялю и начинал играть, фонтан выключали, чтобы его журчание не отвлекало от музыки. Сэндвичи и выпечка – после исполнения ему их предлагали первому, если на кухне имелся большой запас, – тут были отменные. А когда он здесь только начинал, то просто ненавидел эту жратву: она у него вставала поперек горла. Но теперь, когда ему было хорошо за пятьдесят, эта чайная стала отдохновением для души, убежищем, где время, казалось, останавливалось и где он мог забыть обо всем, о делах, о прошлом, и тем создавала успокоительный контраст с клэпхемским домом и с наростом воспоминаний, с ним связанных.

Здесь он играл свою любимую музыку. Он показал список пьес Мэри Килли, сегодня она была менеджером. Она была маленькая, опрятная, с обостренным чувством собственного достоинства. При их первой встрече она попросила называть ее «мэм». Он ничего не ответил и никогда ее так не называл. У нее был востренький, чуть вздернутый носик с раздувавшимися ноздрями, отчего ее лицо всегда имело нарочито вопросительное выражение, как будто ей не терпелось узнать все-все о тех, с кем она встречалась на дню. Он проработал там два года, прежде чем обнаружил, что она разбиралась в музыке. Когда-то она была скрипачкой третьего пульта в оркестре Королевской оперы и бросила профессию ради воспитания троих детей. Ей ставили в упрек излишнюю деспотичность, но Роланду она нравилась.

Он сказал, что хотел бы начать программу с «Узнать тебя получше»[129], потом исполнить попурри на темы других мюзиклов и под конец сыграть «Я узнаю» из «Парней и куколок»[130].

– Отлично, – вынесла она свой вердикт и ткнула пальцем в самый низ списка. – Шопен? Только ничего громоподобного, пожалуйста.

– Это будет короткий нежный ноктюрн.

– Начинаем через четыре минуты.

Зал стал заполняться. Стали разносить чай, появились вазы с выпечкой, и, убаюкиваемый тихим бормотанием старческих голосов, Роланд поплыл по волнам своего безбрежного репертуара. Если он знал мелодию, то мог вольно импровизировать гармонии, – а он знал массу мелодий. Другие менеджеры не замечали, но Мэри сразу возражала, если его аранжировки начинали звучать в чересчур джазовом стиле. Его список был полезен лишь как общая установка, но обычно одна пьеса предваряла и плавно перетекала в другую. Во время игры он предавался мечтам. Иногда он думал: а вот если уснуть – смог бы он продолжать играть во сне? Но был в его таперском ремесле один нюанс, который сейчас его тревожил так же, как в самый первый день. Он не хотел, чтобы какой-то знакомый, кто-то из его прошлой жизни вошел сюда и увидел его за роялем. Капля гордыни в нем еще оставалась. Никто из его друзей не знал, что когда-то он подавал большие надежды как исполнитель классической музыки, но кое-кто знал, что в прошлом он был джазовым пианистом. И кто-то мог даже узнать в нем клавишника «Ватаги Питера Маунта». Роланд вообще умалчивал, где работал, и, если его об этом спрашивали напрямик, отмахивался, говоря, что это было давно, случайно и скучно. Он никогда не приглашал ни Алису, ни Дафну, ни кого-то еще из знакомых. Лоуренсу в особенности путь сюда был заказан. Хотя он никогда и не проявлял никакого интереса к тому, чем занимался папа. Ему бы папина работа страшно не понравилась. Такая секретность только обостряла отношение Роланда к этой чайной как своему святилищу.