Упражнения

Весной 1997 года у Роланда впервые умер близкий член семьи. Это было время, когда никто с детства не сталкивался со смертью родственника. Но на процветавшем Западе после массовых кровопролитий двух мировых войн жить, не зная, что такое смерть, стало странной привилегией и одновременно ахиллесовой пятой защищенного поколения. Шумное, жаждущее секса, товаров и многого другого, оно болезненно относилось к вымиранию. Роланд счел, что брать с собой на похороны одиннадцатилетнего Лоуренса лучше не стоит. И отправился в одиночку на первую в своей жизни встречу с трупом.

Он приехал туда ранним поездом. Чтобы унять тревожные мысли, отправился от вокзала кружным путем через весь город. Олдершот выглядел так, словно накануне вечером его разгромила пьяная орава. То ли солдат, то ли болельщиков. В центре у рынка тротуары и водосточные канавы были усыпаны битыми бутылками и виднелись потеки крови или кетчупа, размазанные дождем. На этом самом месте в 1954 году его сводный брат Генри, тогда ему было восемнадцать, случайно наткнулся на мать, и та его не узнала. Эту семейную тайну – почему в 1941 году Розалинда отослала Генри и Сьюзен из дома, не суждено было разгадать. Она всегда объясняла это тем, что была сильно стеснена в средствах и ей не на что было их растить, но ей никто не верил. Она тогда была не беднее, чем до войны. Но этот вопрос порос быльем, и все перестали его задавать.

Роланд вышел из универмага «Вулворт», где он, трехлетний, застыл, остолбенев при виде темно-красного исполина в дверях центрального входа – автомата, взвешивавшего людей и сообщавшего результат голосом. Застыв однажды около этого автомата, он потерял маму и рассеянно побежал за чужой тетей в юбке. Юбка была белая в цветной горошек, в точности как у мамы. И когда к нему повернулось незнакомое лицо, он от ужаса потерял дар речи. А когда его привели к маме, заплакал. Он запомнил уксусный привкус своего горя – это было драже «Пик-энд-микс», высившееся горкой на прилавке рядом. Грушевое драже.

Выйдя из «Вулворта», он пересек улицу и миновал два стоявших рядом больших кинотеатра. В одном из них он смотрел «Голубые Гавайи» с Элвисом Пресли, просидев два сеанса подряд. Ему было тогда тринадцать. Вероятно, он приехал из «Бернерс-холла» на каникулы. Его родители покинули Триполи и ждали нового назначения отца. Сначала был Сингапур, потом Ливия, скоро это будет Германия – их жизнь в изгнании, подавленная мамина тоска по родине. Как будто они от чего-то бежали. В тот долгий день в кинотеатре Роланд никак не мог оставить солнечные пляжи Элвиса и его красивых друзей и вернуться в унылую жизнь за стенкой просмотрового зала. Неожиданно в зале появился отец, который пришел за ним, и стал орать на него за то, что прождал его в фойе. В конце концов его провел в зал контролер и, посветив фонариком, нашел Роланда в первом ряду. Отец и сын молча шли под дождем в квартиру Сьюзен, где они в тот момент остановились.

А сейчас Роланд снова шел их маршрутом через пустую автостоянку и вскоре оказался в неприглядной части города, где некогда женатых военных расквартировывали с семьями в стоявших рядками вдоль улиц двухэтажных домишках поздневикторианской постройки – тесных, неотапливаемых и сырых. Сьюзен жила там со своим первым мужем и двумя малышами. Роланд иногда тоже останавливался в их доме на Скотт-Монкрифф-сквер. В парламенте такие убогие районы называли трущобами. Холодные дома из закопченного кирпича теснились вокруг поросшей травой лужайки, где местные хозяйки развешивали выстиранное белье.

Дряхлые домишки были снесены в конце шестидесятых, когда все связанное с Викторианской эпохой почему-то вызывало отвращение. Но крепкие двухэтажки в свое время были выстроены на славу. И было бы рачительнее их реконструировать, чем сносить, потому что заменившие их дешевые новостройки сами уже годились под снос.

Он свернул обратно к центральной части города, потом пошел вверх по склону холма к Кембриджскому военному госпиталю, где родился. Элегантное здание в викторианском стиле было знаменито среди местных жителей своей башней с курантами – их колокола считались трофеями Крымской войны. Два года назад госпиталь закрыли, чтобы, как слышал Роланд, перестроить в роскошные апартаменты. Слепые грязные окна выглядели как иллюминаторы брошенного после кораблекрушения лайнера. Где-то там внутри, за тонким простенком времени, он висел вниз головой, голенький, весь в крови, по моде тех дней, получив приветственный шлепок по попке в честь его вхождения в мир. Он сделал большой крюк, вышел к стадиону Олдершотского футбольного клуба с цветочными часами перед входом, которые до сих пор показывали точное время. Потом пересек дорогу и замедлил шаг, приблизившись к похоронной конторе «Бромли энд Картер», за которой тянулась парадная шеренга магазинов. Отец его ждал там. На сей раз без скрытой ярости, без контролера с фонариком. Он прошел мимо, отшагал метров сто, вернулся, на миг заколебался и позвонил в дверь.