Упражнения

Дафна, может быть, и была права насчет символического удара Алисе под зад, но это ничем помочь не могло, не уставал уверять ее Роланд. Его обида на бывшую жену оказалась загнана в подвал его мыслей, где вступила в противоборство с его восхищением ее прозой. Совсем другое дело – Лоуренс. Тут дело было сложнее. Он наконец узнал главное: мама знаменита и живет не так-то и далеко, в знакомой ему Германии, но не хочет с ним знаться. И что же делать? Наверное, все же было ошибкой показывать сыну все эти рецензии. Из них уже сложилась стопка толщиной сантиметров в пятнадцать. Все вырезки, которые ему присылал Рюдигер, он прочитывал и складывал в папку. Он был заинтригован ее внезапной славой.

Покуда Лоуренс, пыхтя, орудовал ножницами, чтобы идеально ровно вырезать очередную заметку, Роланд вынул страницу из стопки. По прошествии пяти лет страница пожелтела по краям. Это была длинная рецензия уважаемого критика, напечатанная в газете «Франкфуртер альгемайне цайтунг», которая задала тон восторженной оценке книги в Германии, Австрии и Швейцарии. Роланд тогда сразу прикрепил к вырезке перевод на английский. Он пропустил подробное изложение сюжета и перечитал последние абзацы.

«Наконец-то среди представителей поколения, рожденного после войны – и порожденного войной, появился лидер с внушительным голосом. В нашу жизнь вихрем ворвался писатель, не запятнанный ни сухим экспериментаторством, ни солипсистским взглядом и экзистенциальным отчужденностью нашей субсидируемой литературной культуры, который осознает свои обязательства перед читателем и вместе с тем сохраняет полный контроль над своей изысканной художественной прозой и дерзкими полетами своего воображения. Одно только название ее книги не отмечено свойственной ей блестящей изобретательностью.

Алиса Эберхардт не боится ни нашего недавнего прошлого, ни большой истории, ни захватывающего повествования, ни глубоких и подробных характеристик, ни любви и грустного конца любви, ни пространных, со знанием дела, раздумий морального свойства, в которых иногда можно увидеть почтительный реверанс в сторону «Волшебной горы» и даже магии Монтеня. Кажется, нет ничего такого, чего бы она не смогла живо описать – от руин пострадавшего от бомбежек Мюнхена до преступного мира Милана военной поры и до духовной пустыни послевоенного экономического чуда, свидетелем которого она стала в малоизвестном городке в Гессене.

Толстовский по охвату материала, отличающийся набоковской тягой к виртуозному созданию безупречных предложений, роман Эберхардт предлагает нам, не прибегая к поучениям, спокойный и убедительный феминистский вывод. Ее героиня, даже терпя поражение, воодушевлена сделанными ею открытиями. И не остается сказать ничего, кроме очевидного: этот роман – шедевр».

Ein Meisterwerk[120], набоковская тяга, лауреат премий Клейста и Гёльдерлина, но Роланд был первым, и он оказался прав, кто высказался о названии. Надо было ему все же написать ей письмо. Если бы он это сделал, она бы сегодня могла готовиться встретить Рождество вместе с сыном, который держал в руках свою «Книгу об Алисе Эберхардт» и с гордой улыбкой показывал папе первую страницу.

– Замечательно. Очень красиво получилось. Что там дальше?

– Что-то по-немецки.

– Это одна из первых. Посмотри!