Упражнения

Весь февраль и март он полностью перечитывал все свои дневники, обычно по одному в день, всего их оказалось сорок. Он свалил их на лавке в кухне. В тот вечер он мрачно смотрел теннисный турнир по телевизору. В турнире участвовали престарелые ветераны, блиставшие на кортах тридцать, сорок, а то и пятьдесят лет назад. Издали эти мужчины и женщины казались сухопарыми и сильными. Самому старому было восемьдесят один. Они играли в парах, стоя в основном у линии подачи и делая всего несколько шагов по корту, но их удары, отточенные за многие годы, были мощными и умелыми. Они ценили жизнь и поэтому все еще не любили проигрывать. Они то и дело вступали в спор с судьей, восседавшим над сеткой. Если судить по нынешним стандартам, Роланд состарился раньше положенного срока. И он ничего не мог с этим поделать.

На сей раз он ощутил свое единение с обществом, возникшее в период локдауна. Он поступал так, как поступали другие: замечал, что дни пролетали слишком быстро, заходил в интернет и бронировал себе отель на период отпуска, зная, что, возможно, никогда его не получит, принимал решения, которые не собирался выполнять, общался с семьей только по телефону или по скайпу. Оставшись один в доме, он вел бурную социальную жизнь. Общался с родней Дафны, регулярно звонил Лоуренсу и Ингрид в Потсдам – и отдельно беседовал со Стефани. Он вступал в жаркие дискуссии с Нэнси, которая приезжала к нему из Стоук-Ньюингтона, обычно без своих трех шумных сыновей, и по привычке вываливал на нее все свои разочарования, после чего ему становилось намного легче. Интонациями, манерой поведения и внешне Нэнси сильно напоминала ему Дафну, которая каким-то чудом восстала, помолодевшая, из мертвых. Ковид оживил его прошлое. Он наконец опять стал общаться с Дианой, которая руководила роддомом на Гренаде, в Сент-Джордже, и не хотела выходить на пенсию. Кэрол до отставки возглавляла огромное подразделение на Би-би-си. Мирей пошла по стопам отца на ниве французской дипломатии и теперь тоже была на пенсии. Они в основном говорили о детях, внуках и о пандемии.

Когда он выходил на ежедневные прогулки, его колени пронзала боль, как будто их полоснули ножом. Пагубным последствием артрита коленных суставов стало еще большее ожирение вследствие его малой подвижности. Алиса была права: его брюхо казалось смехотворно-нелепым. Иногда он ощущал слабую боль в районе грудины, но это не шло ни в какое сравнение с тем приступом, из-за которого он упал с лестницы. Он подумывал завести новую кошку взамен сбежавшей и все еще тешил себя этой мыслью, когда в середине мая отменили все ограничения. Раз в неделю Роланд болтал через маску с улыбчивым парнишкой-сикхом, доставлявшим ему заказанные в интернете продукты. И временами впадал в состояние кататонии, оказываясь в черно-белом мире эмоционального ступора, который мог продолжаться и час, и два. В такие моменты, если бы ему сказали, что отныне он никогда не встретится и не поговорит ни с одним живым человеком, он не испытал бы ни печали, ни радости. Находясь в таком состоянии – а прошло уже несколько недель, – он умудрился сделать то, что, по его разумению, было не под силу никому, кроме разве что йогам, достигшим просветления: просидел полчаса в кресле, не думая ни о чем.

Тяжелее всего ему было ощущать себя, словно вползшим в ставшую привычной раковину. Тишина, одиночество, бесцельность, постоянный полумрак. Названия дней недели ничего не меняли в его жизни. Как и современная медицина, даже после первого укола. Мы все теперь игрушки в руках истории, подвластны ее капризам. Лондон, в котором он жил, напоминал город в чумной 1665 год или мертвый деревянный город 1349-го. Он ощущал себя стариком, полностью зависимым от семьи. Чтобы выжить, ему следовало сторониться их всех. А им – его. И чтобы возобновить свое ничтожное существование, ему приходилось заставлять себя выполнить какое-то пустяковое действие – например, подняться со стула и поставить в холодильник бутылку молока, пока оно не скисло в нагретой комнате.

Как-то он по неосторожности обронил, вероятно в разговоре с Лоуренсом, замечание о боли в груди. И к концу февраля вся семья стала его частенько навещать: Лоуренс постоянно, а сердобольная Ингрид временами. Как-то приехав к нему, Нэнси взяла его за руку – они стояли в саду. Она настойчиво уговаривала его, как и остальные, показаться врачу. У него возникло ощущение, что с ним разговаривала Дафна. В другой раз Нэнси притащила с собой Грету, тайком, вопреки правилам, и обе сестры стали его убеждать. Он им напомнил о своем падении, которое произошло в Озерном крае, после чего он и стал себя неважно чувствовать. Все дело в ребрах. Как-то в обед ему позвонил Джеральд из детской клиники на Грейт-Ормонд-стрит. У него был десятиминутный перерыв между пациентами. Когда он говорил с ним, Роланд слышал в трубке глухое шуршание его пластикового защитного костюма. Голос был утомленный.

– Послушай, у меня мало времени. Семидесятилетний человек с постоянными болями в груди, который отказывается пройти обследование, просто идиот.