Упрямец Керабан

Радуясь прибавлению своего веса, Бруно отнюдь не выдавал желаемое за действительное. Он позавтракал столь же обильно, сколь и роскошно. Это еще не был тот знаменитый обед, на который господин Керабан шесть недель назад пригласил своего друга ван Миттена, но даже просто завтрак был великолепен! Теперь все гости, собравшись в самом очаровательном салоне виллы, широкие окна которой выходили на Босфор, оживленно разговаривали, поздравляя друг друга.

– Мой дорогой ван Миттен, – говорил господин Керабан, расхаживая по салону и пожимая руки своим гостям, – я пригласил вас на обед, но не нужно сердиться на меня, если время обязывает нас…

– Я не жалуюсь, друг Керабан, – ответил голландец. – Ваш повар превзошел всех известных мне поваров.

– Да, очень хорошая кухня, действительно очень хорошая! – прибавил господин Янар, который съел больше, чем следует даже курду с большим аппетитом.

– Лучше не приготовили бы и в Курдистане, – сказала Сарабул. – И если когда-нибудь вы, господин Керабан, посетите нас в Мосуле…

– Ну, как же! – воскликнул негоциант. – Я конечно же приеду, прекрасная Сарабул, повидать вас и моего друга ван Миттена!

– И мы постараемся, чтобы вы не тосковали по вашей вилле… как и вы о Голландии, – прибавила любезная женщина, поворачиваясь к своему жениху.

– Рядом с вами, благородная Сарабул… – начал ван Миттен, но не сумел закончить свою фразу.

Затем, когда любезная курдчанка направилась к окнам салона, выходящим на Босфор, он сказал Керабану:

– Думаю, что наступил момент сообщить ей, что эта свадьба недействительна.

– Столь же недействительна, ван Миттен, как если бы ее никогда не было!

– Вы, Керабан, конечно, поможете мне немного в этой задаче… которая достаточно трудна?

– Гм… друг ван Миттен, – сник негоциант. – Это очень личные дела… и заниматься ими нужно тет-а-тет[346].

– Черт возьми! – выругался голландец. Он уселся в углу, чтобы выбрать наилучший в его положении способ действия.

– Достойный ван Миттен! – сказал Керабан своему племяннику. – Какая сцена предстоит ему с его курдистанкой!

– Не нужно, однако, забывать, – ответил Ахмет, – что это из-за нас его преданность довела беднягу до женитьбы.

– Поэтому мы придем ему на помощь, племянник! Ба! Он ценился, когда под угрозой тюрьмы его принудили заключить новый брак. А для западного человека это – основание считать такое бракосочетание абсолютно недействительным. Так что ему нечего опасаться… нечего.

– Я знаю это, дядя, но когда госпожа Сарабул получит удар в солнечное сплетение, она будет прыгать, как обманутая пантера[347]. А шурин Янар взорвется, как пороховой погреб!

– Во имя Мухаммада! – воодушевился Керабан. – Мы призовем их к разумности. В конце концов, ван Миттен ни в чем не был виноват, и в караван-сарае Рисара честь благородной Сарабул никогда не подвергалась даже тени опасности.

– Никогда, дядя. Но ясно, что эта нежная вдова старалась любой ценой снова выйти замуж.

– Несомненно, Ахмет. Поэтому она не колеблясь заарканила доброго ван Миттена.

– Железной рукой, дядя Керабан.

– Стальной! – ответствовал торговец.

– Но, в конце концов, дядя, если речь идет о том, чтобы сейчас же расторгнуть этот ложный брак…

– То так же идет речь и о том, чтобы заключить настоящий, верно? – ответил Керабан, потирая руки так, как если бы он их намыливал.

– Да… мой! – сказал Ахмет.

– Наш! – поправила его девушка, которая только что подошла. – Мы ведь это заслужили?

– Вполне заслужили, – улыбнулся Селим.

– Да, моя маленькая Амазия, – подтвердил негоциант, – десять раз заслужили. Что там десять! Тысячу раз! Милый ребенок, когда я думаю, что по моей вине, из-за моего упрямства ты чуть было…

– Ну, не будем больше об этом говорить! – потребовал Ахмет.

– Нет, никогда, дядя Керабан! – подтвердила девушка, закрывая ему рот своей ручкой.

– Поэтому, – продолжал Керабан, – я дал зарок… Да! Я дал зарок больше не упрямиться в чем бы то ни было!

– Хотела бы я увидеть это, чтобы поверить! – воскликнула Неджеб, разражаясь смехом.

– Гм? Что она сказала, эта насмешница Неджеб?

– О, ничего, господин Керабан.

– Да, – продолжал тот, – я никогда больше не хочу быть упрямым… разве только в своей любви к вам обоим.

– Если господин Керабан перестанет быть самым упрямым из людей… – пробормотал Бруно.

– Это будет значить, что у него больше нет головы! – ответил Низиб.

– И еще чего-нибудь! – прибавил злопамятный слуга ван Миттена.

Тем временем благородная курдчанка подошла к своему жениху, который задумчиво сидел в углу и несомненно находил свою задачу тем более трудной, что ее осуществление возлагалось на него одного.

– Что с вами, господин ван Миттен? – спросила она. – Я вижу, вы озабочены.

– В самом деле, зятек! – прибавил господин Янар. – Что вы здесь делаете? Я думаю, вы не для того привезли нас в Скутари, чтобы мы ничего здесь не видели. Покажите-ка нам Босфор, как через несколько дней мы вам покажем Курдистан.

При этом страшном названии голландец вздрогнул, как если бы получил удар от электрической батареи.

– Пойдемте же, господин ван Миттен! – продолжала Сарабул, вынуждая его подняться.