Уранотипия

Норов, однако, остался в армии и дослужился до полковника. (В пору ядер и картечи в званиях росли быстро.) Как и полагалось образованным людям того времени, Норов в молодости был масоном. Сперва он состоял в ложе «Соединенные друзья», а затем в ложах «Три добродетели» и «Елизаветы к добродетели». Получил степень мастера, но с началом двадцатых годов перестал посещать заседания. Главным его адресом, не считая петербуржских, было родовое имение в Нижнем Якимце Раненбургского уезда Рязанской губернии.

В 1821 — 1822 годах Норов был в Европе. О своем путешествии написал несколько очерков для русских журналов («Поездка в Овернью», «Литературный вечер в Риме», «Остров Нордерней. Послание к Д. П. Глебову»). Через пять лет был отправлен под командованием адмирала Синявина в Англию. По материалам своей командировки также написал путевой очерк («Прогулка в окрестностях Лондона», 1827). С этим связана мистическая история его посмертного восприятия: часто пишут о том, что его яркая фигура на деревянной ноге послужила для впечатлительного Стивенсона прообразом капитана Сильвера. Никаких реальных оснований этому не усматривается.

Норов знал около двадцати языков (а может, и больше) и понимал иероглифы.

Выйдя в отставку, Авраам Сергеевич служил в Министерстве внутренних дел. С 1830 года член Комиссии принятия прошений на Высочайшее имя.  С 1849 сенатор. В 1850 году стал товарищем министра народного просвещения, а в апреле 1853 года — министром. Норов пробыл в этой должности пять лет, за которые возросло количество студентов в университетах, была возобновлена посылка ученых за рубеж и возникли начатки женского образования.

Стуча деревянной ногой, он объездил Ближний Восток, научился читать иероглифы, оставил множество заметок. Норов совершил два путешествия на Святую Землю. Первое — в 1834 году, когда он взял отпуск для паломничества ко Гробу Господню. Он побывал в Палестине, Малой Азии и Иерусалиме. При этом он пользовался Библией в качестве путеводителя, искренне полагая естественность всех географических точек и расстояний в ней. Отправился в путешествие по Египту, проплыл по всему Нилу и добрался до Судана. Эти путешествия напоминают приключенческий роман — то герой выкопает египетскую статую и привезет ее в Эрмитаж, то срисует драгоценную роспись в подземном храме. Второе путешествие на Святую землю Норов совершил в 1861 году, после чего написал книгу «Иерусалим и Синай. Записки второго путешествия на Восток» (ее напечатали уже после его смерти). Изо всех этих странствий он вынес массу наблюдений, картографического и этнографического материала. На его рисунки и описания ссылаются до сих пор, потому что многое из того, что он запечатлел в блокнотах, потом исчезло. Неудивительно, что в 1851 году его избрали действительным членом Императорской Санкт-Петербургской Академии наук по отделению русского языка и словесности.  А членом Общества любителей российской словесности он был задолго до этого, еще с 1819 года — известно множество его переводов из итальянской поэзии. Лично знал многих литераторов того времени, был в переписке с Пушкиным, на смерть которого написал стихотворение «Погас луч неба, светлый гений» — впрочем, довольно дурное. Большая часть наследия Норова была издана (в пяти томах) в 1854 году. Написал книгу даже об Атлантиде. Согласно книге Норова, Атлантида — это Эгейская Атлантида (Эгеида). Он говорит, что Атлантида располагалась на островах от Кипра до Сицилии, а остров Лесбос, у Геракловых столпов Босфора, являлся их северным форпостом: «в рассказе у Солона море, окружающее остров Атлантиду, названо словом Пелагос, а не Океан, которое должно было бы употребить, если место действия происходило на Океане Атлантическом».

Библиотека Норова из 15 тысяч томов была передана Румянцевскому музею.

Он умер семидесяти трех лет, 23 января 1869 года. Напоследок он написал заметки о толстовском романе «Война и мир» в таком духе: «Неужели таково было наше общество, неужели такова была наша армия, спрашивали меня многие? Если бы книга графа Толстого была писана иностранцем, то всякий сказал бы, что он не имел под рукою ничего, кроме частных рассказов; но книга писана русским и не названа романом (хотя мы принимаем ее за роман), и поэтому не так могут взглянуть на нее читатели, не имеющие ни времени, ни случая поверить ее с документами, или поговорить с небольшим числом оставшихся очевидцев великих отечественных событий. Будучи в числе сих последних (quorum pars minima fui), я не мог без оскорбленного патриотического чувства дочитать этот роман, имеющий претензии быть историческим, и, не смотря на преклонность лет моих, счел как бы своим долгом написать несколько строк в память моих бывших начальников и боевых сослуживцев».