Уранотипия

Золото улиц, река, деревья, все попадало, как на военную карту — капитан по привычке прикинул, выдержит ли мост повозку в пятьсот пудов, и выходило, что выдержит.

За спиной у него со скрежетом елозил карандаш, а подполковник, не отрываясь от небес, налаживал угломер.

Вдруг по городу пошла рябь, и он вывернулся или, точнее, перевернулся.

Город уже не интересовала земля. Он перестал быть отражением того, что было под ним, и обратился остриями крыш к небу.

Теперь они видели несколько основ у Города. Город стоял на них, как на облачном слоеном пироге. Первая основа была из ясписа, то есть яшмы, вторая из сапфира, третья из халцедона, четвертая из смарагда-изумруда, пятая из сардоникса, огненного сердолика, шестая из простого сердолика, седьмая из хризолита, восьмая из вирилла, то есть берилла, девятая из топаза, десятая — хризопраза, одиннадцатая из гиацинта, а двенадцатая — была аметистовой.

Все, как им было обещано апостолом, и все ложилось на карту города с загадочными пометками «яш.», «1-хрспрз» — и так далее.

— Ничего не упускать! — Подполковник вцепился в свою удачу, как гусары во французский арьергард.

 С отцом подполковника действительно случилась досадная неприятность на большой войне — его поручик преследовал французского маршала и сорвал у него эполет. Эполет был неважной заменой пленному маршалу.

Ему не хватило десяти секунд.

Но и у его сына тут счет шел на секунды, хотя удача была верной.

Два карандаша беспрерывно двигались по бумаге, шевелились губы, заучивая словесное объяснение, которое будет записано позднее.

Капитан по себе знал, что видение, а особенно сновидение, почти невозможно записать через несколько минут после пробуждения. Когда он как-то сказал об этом подполковнику, тот посмотрел на него странно, склонив голову, но ничего не сказал. Видимо, у него была похожая история.

Теперь они работали споро.

Сразу — иначе все растворится как дым.

Видение перед ними поворачивалось и бледнело.

Наконец налетел порыв сильного утреннего ветра и Город превратился в облака и синеву.

Видение пропало.

Округлость холма была забросана листами, Максим Никифорович плакал, обнимая свой аппарат. Он знал, что поможет своим товарищам разве что памятью художника. Дело его жизни лежало в его руках, будто мертвый ребенок, исполненный линз. Чтобы исправить дело, нужно отставить химию и вернуться к карандашу и кисти.

Запели птицы.

Наверх поднялись слуги с припасами и начали сервировать завтрак.

Старший из них быстро заговорил. Вернее, быстро затрещал как митральеза, спрашивая о чем-то.

— Что басурман хочет? — поинтересовался Максим Никифорович.

Орлов перевел медленно и отчетливо: «Он говорит, что хотел узнать, что это делали господа, когда так долго кричали и показывали пальцами в пустое небо».

 

 

НЕКОТОРЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ СВЕДЕНИЯ

О РУССКИХ ПУТЕШЕСТВЕННИКАХ

 

Какая культурная значимость этой работы? Она заключается в том, что если ты хочешь читать войну и мир двенадцатого года, то читай документы, а не читай «Войну и мир» Толстого: а если хочешь получить эмоциональную зарядку от Наташи Ростовой, то читай «Войну и мир». Культурный человек тот, который заражается эмоциональным настроением от реальных фактов, а не от выдумки. Замечателен в этом отношении спор Бабеля с Буденным. Буденный говорит: ты исказил Конармию, а Бабель говорит: я и не собирался ее писать. Какой мне нужен был материал, тот я и брал. А если хочешь читать про Конармию, то возьми документы и читай. Буденный требует от писателя фактичности, и в этом мы с ним согласны.

 

Осип Брик. «О работе Виктора Шкловского „Матерьял и стиль в романе Льва Толстого ‘Война и мир‘”»

 

 

АВРААМ СЕРГЕЕВИЧ НОРОВ

(7 апреля 1853 — 23 марта 1858)

 

 

Что вижу я! Лишь в сказках

Мы зрим такой наряд;

На маленьких салазках

Министры все катят.

С горы со криком громким

In corpore, сполна,

Скользя, свои к потомкам

Уносят имена.

Се Норов, се Путятин,

Се Панин, се Метлин…

 

            Алексей Толстой. «История Государства

             Российского от Гостомысла до Тимашева»

 

Авраам Сергеевич Норов родился в селе Ключи Балашовского уезда Саратовской губернии. Отец его Сергей Александрович Норов (1762 — 1849) был предводителем дворянства. Сначала мальчик получал домашнее образование. Затем его отправили в Благородный пансион при Московском университете, но настоящий поворот в его судьбе произошел в 1810 году, когда Норов, сдав экзамены на звание юнкера, начал службу в лейб-гвардии артиллерийской бригаде. Через год он стал прапорщиком, а еще через полгода после производства Наполеон вступил в пределы империи.

Норов участвовал в Бородинском сражении в качестве командира полубатареи (то есть двух пушек) на Багратионовых флешах. Ядром ему оторвало ступню, и ногу отняли по колено.