Поняв, по всей видимости, что выглядит смешно и нелепо, Петров тяжело вздохнул и посмотрел на Холмогорова. Его жидкие бесцветные брови начали приподниматься, будто бы от удивления, что посетитель все еще здесь, но, натолкнувшись на спокойный, изучающий взгляд Алексея Андреевича, Петров прервал эту ненужную пантомиму и снова тяжело вздохнул.
— Не понимаю, чего вы от меня хотите, — проворчал он. — Второй час уже мы с вами тут сидим, переливаем из пустого в порожнее. Как, спрашивается, я могу вам сказать то, чего не знаю? Не знаю я, куда он ушел и когда вернется, понимаете — не знаю! Я его задержать пытался. Куда же вы, говорю, отец Михаил, а следствие как же? А он мне: да какое, говорит, следствие! Молния, говорит, храм подожгла. Уже в третий раз, и опять молния. Значит, говорит, служба моя Господу неугодна, значит, сана я недостоин. Пойду, говорит, поброжу, подумаю… Я его уговаривать: куда ж вы, мол, даже без ружья, тайга ведь это, а не парк культуры и отдыха, — а он оттолкнул меня да и пошел себе. Рука у него, скажу я вам, тяжелая, как не у священника.
— Кстати, о следствии, — сказал Холмогоров, наблюдая, как лейтенант Петров с обиженным выражением лица наливает себе третий стакан воды. — Вы ведь наверняка осматривали место происшествия…
— Ну да, конечно, — вяло откликнулся участковый между двумя глотками. Видно было, что он с удовольствием предпочел бы воде холодное пиво. — Вместе с отцом Михаилом и осматривал, это, поди, половина поселка видела…
— Да, кто-то мне об этом упоминал, — на всякий случай сказал Холмогоров.
Он не знал, зачем произнес эту ложь, пришедшую ему на ум только что, буквально сию секунду. Никто не говорил ему, что видел Петрова на пепелище вдвоем с отцом Михаилом, и он не понимал, какое это может иметь значение, однако по тому, как подобрался и насторожился участковый, почувствовал, что ненароком нащупал что-то важное.
— А не нашли ли вы на пепелище чего-нибудь странного, подозрительного? — спросил он. — Чего-либо, что противоречило версии об ударе молнии?
Петров вздрогнул, как от пощечины. Он неплохо умел владеть собой и вздрогнул только внутренне, незаметно для постороннего взгляда, однако от Холмогорова это не укрылось. Участковый долго медлил с ответом, и это промедление сказало Алексею Андреевичу больше, чем могли бы поведать любые слова, Лейтенант угодил в ловушку: говорить правду он почему-то не хотел, а солгать боялся. Они с отцом Михаилом явно обнаружили на месте пожара что-то весьма любопытное, и теперь Петров опасался, что свидетель, сообщивший Холмогорову об осмотре пепелища, рассказал и о сделанной ими находке.
Сейчас участковый пытался выбрать меньшее из двух зол. Холмогоров видел это так ясно, словно голова лейтенанта Петрова была сделана из оконного стекла; неясно было только, что он выберет.
Выбор, сделанный лейтенантом, повлек за собой вздох глубокого разочарования советника.
— Нет, — сказал Петров, — ничего такого мы там не нашли. Вы на поджог, что ли, намекаете? Нет. Если что и было, то сгорело. Там ведь даже кирпичи от жара оплавились, какие уж тут улики!..
Холмогоров проглотил готовое сорваться обвинение во лжи. Он прочел правду в бегающих глазках лейтенанта, а улики, свидетельские показания и надлежащим образом оформленные протоколы были уже не по его части.
Он встал, привычным движением оправив полы длинного черного плаща.
Немного помедлив, участковый тоже поднялся. Было заметно, что такое поведение для него нетипично; похоже, он привык встречать посетителей и провожать их, не отрывая седалища от нагретого стула. Однако усидеть на месте, прощаясь с Холмогоровым, не сумел даже он — с головы до ног затянутая в черное, неестественно прямая фигура советника Патриарха в сочетании с пронзительным взглядом неизменно внушала людям почтение и даже некоторую робость.
Петров протянул через стол потную ладонь, но та осталась висеть в воздухе — Холмогоров сделал вид, что не заметил ее.
— У меня сложилось впечатление, — сказал он, — что вы, Иван Данилович, не очень-то стремитесь разобраться в сути происходящего и отыскать отца Михаила.
— Да что вы заладили — отыскать, отыскать! — сердито сказал участковый, пряча в карман руку, которую Холмогоров отказался пожать. — Чего его искать? Он взрослый человек, самостоятельный… Что я ему — нянька?
Холмогоров надел шляпу, которую до этого держал в руке.
— «Я не пастырь брату моему», — ответил Каин, когда Господь спросил его, что сталось с братом его Авелем, — печально произнес Алексей Андреевич.
Участковый нахмурился.
— Не понял, — сказал он с выражением, противоречившим его собственным словам.
— На свете не происходит ничего нового, — объяснил ему Холмогоров. — Все повторяется — снова и снова, раз за разом, и никто не желает учиться на чужих ошибках, все предпочитают делать собственные… А между тем, если вы помните, Каин плохо кончил: Господь наложил на его чело неизгладимую печать, с которой ему потом пришлось ходить до конца жизни… Отсюда, кстати, пошла и русская поговорка: Бог шельму метит. Не боитесь?
Петров нахмурился еще больше.