— Да мне-то откуда знать? Это не по моей части, а скорее по вашей. Вот вы давеча говорили про свой дар. Ничего не чувствуете?
— Чувствую, — решив подыграть ему, сказал Холмогоров. — Чувствую, что делать мне тут больше нечего. Надо уезжать. А жалко, признаться. Чудесно у вас здесь. Красиво, аж дух захватывает. А воздух какой! Это же не воздух — бальзам!
— Так никто же вас не гонит! — воскликнул заметно обрадованный таким поворотом беседы Семен Захарович. — Живите на здоровье! Все равно катер только через неделю придет.
— Через неделю?! — притворно ахнул Холмогоров.
— Ну да. День туда, день сюда… Места у нас глухие, регулярного сообщения нет… Конечно, если торопитесь, можно лодку снарядить, только неудобно это, да и опасно. Лучше бы вам, конечно, катера дождаться. Но если взаправду нужда имеется, я мигом распоряжусь.
— Да нет, — сказал Алексей Андреевич, — пожалуй, не стоит. Я, признаться, воды побаиваюсь, и все эти лодки мне не внушают доверия.
— И правильно! — с энтузиазмом поддержал его окончательно успокоившийся Потупа. — И незачем рисковать, в самом-то деле. Большая вода — дело серьезное. Хр-р-р — тьфу! Не приведи бог, случится с вами что, с меня же голову снимут!
Это, по крайней мере, прозвучало искренне. Видимо, Потупа и впрямь боялся, что бесследное исчезновение личного советника Патриарха всея Руси привлечет в здешние края следователей куда более компетентных, чем участковый инспектор Петров. Отказавшись от поисков отца Михаила, Холмогоров перестал представлять для него угрозу и теперь мог гостить в поселке сколько душе угодно…
Впрочем, оставалось только гадать, как отреагирует милейший Семен Захарович на решение Холмогорова пропустить катер и дождаться следующего. Вполне возможно, узнав об этом, он перестанет быть таким милым и предупредительным…
Мимо управы, чавкая по грязи копытами и с плеском разбрызгивая лужи, тяжелым галопом проскакала рослая гнедая лошадь. На спине у нее, держась с ловкостью прирожденного наездника, которому не нужны ни седло, ни стремена, сидел мальчишка лет пятнадцати — босой, в свободной неподпоясанной рубахе, с выгоревшими на солнце, развевающимися за спиной длинными волосами. В одной руке этот юный кентавр сжимал поводья, а другая держала на весу тощую связку беличьих шкурок, показавшихся Алексею Андреевичу какими-то облезлыми. За лошадью несся во весь дух, повизгивая от азартного нетерпения, уже знакомый Холмогорову поросенок по кличке Могиканин, не пропускавший, по всей видимости, ни одного хоть сколько-нибудь значительного события общественной жизни поселка Сплавное.
— Гришка Егорьев поскакал, — небрежным кивком ответив на вежливое приветствие подростка, прокомментировал происходящее Потупа. — Видать, к знакомому вашему, к заготовителю. А шкурки-то, шкурки! Срамота! Постеснялся бы показывать. Вот народ! Ни стыда у них, ни совести. Видят ведь, что человек городской, в деле своем ничего не смыслит, так пожалели бы, подсказали… Нет, волокут хламье да гнилье, у кого что по углам завалялось. Он, чудак, платит, сколько ни заломят, а они и рады, им только того и надобно. Чую, выгонят его с работы, когда он с таким уловом в город вернется!
— Так, может, он никакой не заготовитель? — предположил Холмогоров, которому Завальнюк казался очень подозрительным типом.
— Да нет, почему не заготовитель? — вступился за Петра Ивановича Потупа. — Документы у него в порядке, я сам, лично проверял. Просто, видать, первый сезон работает, не понял еще, что к чему. Заказ, говорит, у него срочный, вот и гребет все подряд, без разбору. Да только сдается мне, что с работы его все одно погонят. То гнилье, что он тут скупает, никакой срочностью не прикроешь. Но заготовитель он самый настоящий, даже не сомневайтесь. Если не по жизни, так по бумагам. Нынче много народу мается, не знает, чем себя занять, как на кусок хлеба заработать… Хр-р-р — тьфу!
Прощаясь с Семеном Захаровичем, Холмогоров подумал, что к заготовителю пушнины Завальнюку придется как следует присмотреться. В отличие от Потупы, Алексей Андреевич знал, что никаким бумагам нельзя доверять. Да и кто их видел, эти бумаги? Все тот же Потупа? Участковый Петров? На их слова Холмогоров был склонен полагаться еще меньше, чем на какие бы то ни было бумажки. Завальнюк, разумеется, мог не иметь ни малейшего отношения к происходящим в поселке загадочным событиям, но мог и занимать в них центральное место.
Погруженный в тяжкие раздумья, Алексей Андреевич направился по раскисшему после ночного дождя «Бродвею» к скромному жилищу отца Михаила, которое избрал своей временной резиденцией.