Урановый рудник

Заточить кусок стальной арматуры, имея вместо наждачного камня бетонный пол и бетонные же стены, — труд тяжкий и неблагодарный. Бетон крошился, обращаясь в серую пыль, и временами батюшке начинало казаться, что он скорее протрет пол насквозь и сделает подкоп, чем заострит проклятую железку. Однако мало-помалу дело продвигалось вперед: отец Михаил был не из тех, кто не замечает Божьих даров, когда те лежат прямо перед носом. Двадцати сантиметровая железка, без сомнения, была именно таким даром, способным слегка уравнять шансы отца Михаила с шансами противника, и батюшка намеревался воспользоваться этим даром как можно толковее.

Посему, когда наступило утро Божьего суда, отец Михаил встретил его во всеоружии. Примитивная заточка была готова; батюшка даже соорудил некое подобие рукоятки, крепко обмотав тупой конец прута оторванным от тюфяка клоком ткани. Получившееся грубое орудие убийства он, не мудрствуя лукаво, запрятал в голенище сапога, после чего обратился к молитве, ибо был загодя предупрежден о дне и даже часе своей смерти.

В ожидании обещанного отец Михаил отслужил краткий импровизированный молебен о даровании победы православному воинству. Воинство было жалкое, да и случай не совсем тот, однако более подходящей молитвы батюшка не припомнил. Да ее, наверное, и не существовало; как ни крути, а погибнуть отец Михаил намеревался в бою, и не просто так, а за веру.

Вместе с завтраком, который должен был стать последним в его жизни, в камеру к отцу Михаилу пожаловал Кончар. Разговор у них случился короткий, но содержательный.

— Готов? — спросил человек-медведь.

— Готов, — ответил отец Михаил, с аппетитом уплетая огромный кусок мяса.

— Не поздно передумать, — сказал Кончар. — Даю тебе последний шанс, борода. Держишься ты молодцом, мне такие люди нужны позарез. Примешь мою веру — будешь жить, и жить хорошо. Откажешься — через час встретимся в яме, и тогда просить пощады будет поздно.

— Встретимся в яме, — кратко ответил батюшка, гадая про себя, что это за яма такая. — Шел бы ты, а? — добавил он просительно. — Ей-богу, дай хоть перед смертью поесть по-человечески, не порть аппетит!

— Ну и дурак, — с насмешкой сказал Кончар и вышел вон, низко склонив голову в дверном проеме.

Отцу Михаилу подумалось, что в словах этого двухметрового лесного разбойника есть изрядная доля горькой правды.

Аппетит у него все-таки пропал. Оттолкнув миску, батюшка подошел к окну и долго смотрел из бетонного приямка в небо. Небо опять было голубое, безоблачное; отцу Михаилу представилось, как душа его, невидимая и неосязаемая, стремительно возносится в эту синь, оставляя позади земную грязь и скверну, и все существо его возрадовалось в ожидании скорой встречи с Господом. Оставалась лишь самая малость: завершить свой земной путь достойно, не дрогнув пред ликом неминуемой лютой смерти, уготованной ему бандой язычников. Строго говоря, это было совсем несложно — гораздо проще, чем цепляться за жизнь, в которой так много непонятного.

Например, отец Михаил так и не выяснил, что это за язычники такие, откуда они тут взялись, где находится это самое «тут» и в какой взаимосвязи пребывает деятельность Кончара с трудностями, возникшими в поселке. Он много думал об этом, пока, потея, тер концом стального прута о бетонный пол, но ничего толкового так и не придумал, ибо, как и раньше, не располагал необходимой информацией. В самом деле, что ему удалось выяснить? Что молния и Божья воля не имеют ни малейшего отношения к пожару в церкви? Что никакой нечистой силы в лесах окрест поселка нет, а есть лихие люди? Что некоторым жителям поселка об этом очень хорошо известно? Ну, так все это отец Михаил мог рассказать любому заинтересованному слушателю, даже не выходя из дому. Ради таких сведений не стоило бродить по тайге, осквернять себя рукоприкладством и тем более идти на мученическую смерть.

Да и не в одних лишь сведениях было дело. Принять мученичество за веру — это, конечно, заманчиво. Ну а паства как же? Та самая, пусть немногочисленная, паства, что осталась в поселке Сплавное на милость пьяницы участкового, хитроглазого Потупы и лесного духа-убийцы Кончара, чьи длинноволосые воины регулярно наведываются туда, смыв с лиц боевую раскраску. Ведь, как ни крути, а отец Михаил в ответе за этих людей — не за тела, а за бессмертные их души, — и ответ ему придется держать не перед лейтенантом Петровым, даже не перед архиереем, а перед самим Господом. Да и не затем, в конце-то концов, отправился он в лес, чтобы погибнуть безо всякого толку!

«Вот это правильно, борода, — усмехнулся у него в голове старый солдат, в последний раз проверяя перед боем амуницию. — Впервые слышу от тебя что-то разумное! Не дрейфь, мы им покажем кузькину мать».

Услышав лязг дверного засова, отец Михаил обернулся. В дверях снова стоял Кончар, на этот раз не один, а в сопровождении двух размалеванных цветными кругами, полосами и зигзагами автоматчиков.

Батюшка понял, что час пробил.