Урановый рудник

Остальных было не видать — разошлись по делам. Кто на охоту — мясо на всех добывать, кто по дрова, кто рыбу удить. Бабы, известно, на кухне, да с детишками, да травы собирают все в том же лесу — самое для этого сейчас время, трава как раз в силу вошла… Словом, пусто было в поселке, однако же Гришка знал наверняка, что за ним прямо сейчас следит не меньше десятка внимательных глаз — кто просто так глядит, а кто и поверх прицельной планки. Такой здесь был порядок, чтоб людям со стороны не доверять и все время держать их на мушке. Гришка на такое недоверие не обижался — привык. Одно ему было непонятно: зачем тятька до сих пор в Сплавном торчит, ежели душой к этому месту, к Кончару с его братьями лесными прикипел? Что до Гришки, так он давно уж хотел сюда перебраться, да Кончар пока не позволял. Погоди, говорил, в возраст сперва войди, сопляков у нас и своих хватает. Подрасти, присмотри себе девку, а после за волосы ее да и к нам, в лес. Девок в поселке мало, нужны девки позарез, да и батяне твоя помощь покуда требуется…

Потом на крылечке каменного дома показался Савел, Кончаров помощник. Рукой помахал — сюда, мол, давай! Гришка спешился, кобылку привязал и запылил босыми ногами через плац.

В каменном доме после улицы показалось темно, прохладно, как в погребе. Старые доски под ногами заскрипели, потом лестница — ступеньки бетонные, холодные, а на площадках лестничных плитка — гладкая как стекло, тоже холодная и белая как снег. Перила железные, крашеные, а стены облупились, краска пластами отваливается, и штукатурка сыплется…

Наверху, на втором этаже, у дверей охранник с автоматом. Лицо разрисовано, волосы до плеч, в волосах — перо ястребиное, пестрое. Стоит ноги расставив и не шелохнется, только автомат на Гришку навел — не балуй, дескать. Савел ему рукой махнул, и перестал охранник на Гришку смотреть, будто его тут и вовсе не стало. Однако, когда Гришка с ним поравнялся, охранник руку протянул и за плечо его взял — спокойно, не больно совсем, но крепко. Гришка сперва не понял, а потом сообразил: да ружье же! Нельзя к Кончару с оружием, не любит он этого.

Потянул Гришка через голову обтрепанный брезентовый ремень, отдал тятькину двустволку. Охранник ружье взял и за спину, в угол, поставил. Гришке кивнул: дескать, все нормально, не переживай, паря, ничего твоей пукалке тут не сделается, цела она будет. Да и то сказать: у Кончаровых лесовиков дробовики не в почете, они все, сколько их тут есть, с автоматами ходят, даже такие пацанята, как Гришка. Вот житуха-то, вот где воля!

А Савел у двери стоит, на Гришку смотрит и сапогом нетерпеливо притопывает: дескать, долго еще возиться будешь? Гришка рубаху одернул, головой тряхнул, чтоб волосы в глаза не лезли, — готов. Савел дверь открыл, Гришку вперед пропустил, сам следом вошел и дверь за собой прикрыл.

Кончар у окна стоит, наружу смотрит — огромный, косматый, шкура медвежья на плечах, а голова с клыками назад откинута и вроде на Гришку глядит. Жутковато даже: спереди человек, а сзади — медведь… Да не медведь — медведище!

Савел в кулак кашлянул. Обернулся Кончар — лицо чернее тучи, брови насуплены, на скулах желваки играют. Не в настроении, значит… Однако Гришку увидел — улыбнулся, глаза потеплели.

— Здорово, Григорий Степаныч, — говорит.

И руку через стол протянул. Не рука — лопата!

Гришка, робости не показывая, руку эту пожал и ответил, как мужикам в Сплавном всю жизнь отвечал:

— Здоровей видали.

Это он, само собой, сдуру, не подумавши, ляпнул. Кончар только усмехнулся.

— Да неужто и впрямь видал? Ну, плохи мои дела! Ладно, говори, с чем пожаловал.

Ну, Гришка ему и выложил, что тятька вчера вечером велел: и про скупщика, который за гнилье да рванье бешеные деньги, не торгуясь, платит, и особенно про того чудака бородатого, что вместе со скупщиком на катере приехал и про отца Михаила выпытывает.

— Ишь ты! — удивился Кончар. — Это что же за птица, кто таков?

— Советник… как его, беса… Патриарха! — выпалил Гришка. Все ж таки это было попроще, чем «эксгибиционизм».

— Патриарха? — протянул Кончар и переглянулся с Савелом.

— А чего Патриарх? — Савел говорит. — Видали мы его во всех видах, этого Патриарха. Закон — тайга, медведь — хозяин… В яме все одинаково поют. Подумаешь, Патриарх!

— Молчи, дурак! — Кончар ему отвечает. — Думай башкой своей деревянной, что несешь! Да если мы его хоть пальцем…

Тут он осекся и на Гришку посмотрел. Потом взгляд отвел и надолго задумался. А Савел стоит в уголке у двери и помалкивает, как ему было велено, потому что сам только что сказал: в яме все одинаково поют. А Кончару перечить, под горячую руку ему лезть — верная яма, это даже Гришке известно.

Кончар меж тем лицом просветлел и даже вроде бы дух перевел — видно, надумал что-то, принял решение.

— Ладно, — говорит, — молодец, Григорий, большое дело сделал. Это тебе, брат, зачтется. Айда, до коновязи тебя провожу. Может, хочешь чего? Поесть или чаю…

Ну, Гришка и отважился.

— Дай, — говорит, — из автомата стрельнуть!