Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка

Возможно ли определить городское публичное пространство как совместность? Быть может, это не самый аккуратно сформулированный вопрос, особенно в свете разобранных нами примеров; попробуем его переформулировать. Каким образом мы можем развить идею совместностей как коллективного усилия и культуры совместного действия и обозначить ее как часть процесса по пересмотру институтов и процессов производства публичных пространств в Чили? История щедро одарила нас примерами; сегодня главный вызов заключается в том, чтобы разработать методологические инструменты и вообразить себе новые политические композиции, которые смогут поменять порядок вещей.

Действуя в реальности внутри разлома Реального: об альтернативной агентности городских совместностей 383

Игнасио Кастильо Уллоа

Введение: вопрос агентности (городских) совместностей

Вопрос агентности совместностей – прежде всего вопрос того, кто занят их производством и как это производство устроено. Совместности, которые по-разному определяют в источниках, обычно образуются тремя обязательными элементами384: 1) один или множество ресурсов; 2) люди, использующие ресурс/ресурсы, а также ответственные за производство и воспроизводство совместностей; 3) процессы переговоров, принятия решений и действий (то есть практики «производства совместностей»), которые определяют, как использовать ресурсы, то есть задают «правила апроприации»385. Таким образом, агентность совместностей тесно связана с последней характеристикой (что, правда, отнюдь не значит, что агентность не соотнесена с двумя другими) и обычно колеблется между двумя полюсами: заметным вторжением государства и приватизацией386. В обоих сценариях управление совместностями зависит от уровня доступа к ним, который позволяет гарантировать «адекватное» использование. Переформулируем: вопрос агентности совместностей, как ни парадоксально, оказывается вопросом их огораживания.

Этот текст посвящен агентности городских совместностей и больше фокусируется на «традиционных» совместностях, к которым можно отнести общественные пространства и блага, определяемые как «те разделяемые ресурсы, что были созданы и поддерживаются сообществом (библиотеки, парки, улицы)»387. Исходя из этого, мы обратимся к взаимоотношениям между государством и гражданским обществом, описанным в терминах диалектики огораживания городских совместностей и с учетом того, как эта диалектика «производит специфические материальности, пространственности и субъектности»388. Более того, мы рассмотрим проблему городского планирования (и генерального плана в том числе) как механизма, используемого государством, чтобы ограничить доступ к вышеозначенным «традиционным» городским совместностям. Если выражаться точнее, риторика планировочной экспертизы задает границы, в рамках которых действует огораживание городских совместностей, – и выражает эти ограничения в генеральных планах, принципах включения и исключения. Таким образом, «правительность» (governmentality)389,390 (то есть рациональности и мировоззрения, обуславливающие «волю» государства) не только применяет силу, но и создает для нее пространство. Так мы наталкиваемся на лаканианское различение между «реальностью» и «Реальным»: первое понятие мы определяем как «социальную реальность, образуемую людьми во взаимодействиях и продуктивном процессе», а второе – как «непреклонную, „абстрактную“, призрачную логику»391 управления, которую навязывает генеральный план, управляющий тем, что будет размещаться в социопространственной реальности. Государство способно навязывать и продвигать свой идеологический проект, поскольку «конечный опыт Реального – это не „реальность“, разрушающая иллюзию, а „иллюзия“, которая „иррациональным“ образом сопротивляется давлению реальности, не дает ходу „реальности“»392.