Urban commons. Городские сообщества за пределами государства и рынка

В итоге рациональности и мировоззрения правительства кристаллизуются в пространстве и посредством пространства. Применение власти, следовательно, оказывается не просто совместным принуждением «неразличенных групп субъектов, зафиксированных в абсолютных пространствах»411, которое осуществляют те, кто искусно освоил практику правления, – отнюдь, его образуют «серии пересекающихся и прерывных пространственностей власти»412. Получается, пространство крайне важно для осуществления власти и воплощения правительности, и не только потому, что, как замечает Фуко, оно «играет основную роль в любой форме общинной жизни; пространство является основополагающим при всяком осуществлении власти»413, но и потому, что пространственные рациональности выводят на передний план способность пространства становиться причиной, которая оказывается соединительной частью измерения, в котором действует правительство414. Следовательно, попытка погружения в историю пространств и сил, которые формируют пространства, требует исследования взаимоотношений между властью и правительством, а также исследования того, как имплементация тактик и стратегий должна производить пространство согласно обозначенным целям. Подытоживая, правительность оказывается «безусловно пространственной, и в том смысле, что она стремится создавать пространства, и в том, что эти попытки поддерживает своей рациональностью каузальная логика»415.

Парадокс власти: противодействие в «слабых звеньях» (опространствленной) власти

Анализ власти, проведенный Фуко, иногда оценивают как пораженческий, поскольку в его представлении власть (государства/рынка) кажется вездесущей, и он делает видимым отсутствие точно обозначенных оснований, на которых можно было бы выстроить политическую позицию и задать вектор для дальнейшего противодействия416. Тем не менее в работе Фуко «зашиты» некоторые подсказки, намекающие на то, как можно перенастроить властные отношения. В курсе лекций «Нужно защищать общество»417 Фуко, обозначая и деконструируя власть разными способами (чтобы показать, как она рассекает «реальные» общества), выделяет роль знания и дискурса, утверждая, что именно на «локальном» уровне господствующие силы подчиняют себе и отключают доступные знания и дискурсы. Тем не менее он в то же время утверждает, что «за счет этого вызова противоположным [«захваченным»] знаниям и их локальным обстоятельствам возможно появление альтернатив»418. Вдобавок к этому обнаруживается сбивающий с толку результат взаимодействия между властью и сопротивлением (воплощением обеих сущностей): постоянное желание власти завладеть неподчиняющимися приводит к избытку неподчинения, который оказывается неподконтрольным. Другими словами, «власть сама по себе порождает сопротивление самой себе, излишек, который она не может контролировать, а реакции <…> на его подчинение дисциплинарным нормам оказываются непредсказуемыми»419.

Этот раскрывающийся «разрыв» позволяет восставать местным знаниям и дискурсам, которые способны сопротивляться подчинению, – так он порождает «пространственное эхо». Таким образом, «опространствливание правительности» посредством инструментов городского планирования способствует развитию таких пространственных организаций, которые могут предотвращать формирование распространенных образований, то есть предотвращать появление индивидуальных и коллективных социальных пространств, которые могут дать начало сопротивлению. Тем не менее, как отмечает Дорин Мэсси, пространство никогда не закончено, всегда остаются слабые звенья, разламывая которые можно обнаружить узловые точки перемен420. Такие перемены могут появляться за счет пересборки пространства посредством высвобождения местных знаний и дискурсов, поскольку

если исключить пытки и казнь, делающие всякое сопротивление невозможным, какой бы террор ни лежал в основе конкретных систем, – всегда существуют возможности сопротивления, неповиновения и образования оппозиционных групп. <…> Свобода есть конкретная практика <…> Свобода людей никогда не обеспечивалась ни институтами, ни законами, чьей функцией было эту свободу гарантировать. Это и есть причина, в силу которой большинство таких законов и институций фактически можно обойти. Не потому, что они двусмысленны, а потому, что «свобода» есть то, что надо осуществить на деле421.