Урманы Нарыма. Роман в двух книгах

С месяц минуло с той поры, как Даша оставила Харина. Михаил при встрече с ней улыбался, кивал приветливо головой или вскидывал руку. Однажды, свободный от смены, насмелился зайти в ее балок. Она ему очень обрадовалась, усадила пить кофе с домашним печеньем.

— Это меня Алевтина снабдила стряпней, — сказала Даша.

— Я думал — сама пекла, — отозвался Михаил и покашлял, досадуя на себя, что не может побороть смущение: красный вошел и красный сидит.

Потом он собрался в душе, успокоился. Как речку холодную переплыл, когда ей признался в любви.

— И давно это, Миша? — спросила она, опуская глаза.

— Как начал работать здесь, как увидел тебя, так вот с той поры…

Даша еще подлила Михаилу кофе, но он пить не стал, побыл немного и, попрощавшись, вышел. Даша думала, как идет парню эта застенчивость, какой он славный вообще, хороший, просто на редкость.

Она была старше его почти на четыре года и как-то сказала:

— А знаешь ли ты, что я раньше тебя на свет появилась? Ты молодеть будешь, я стариться.

Он рассмеялся, губу закусил понарошку и смотрел на нее с таким обожанием, так притягательно, что Даша к нему потянулась, стала клониться, никнуть. Он обнял ее, поцеловал… А потом она услыхала слова от него:

— Мой отец говорит — одно золото не стареет. Только нам еще стариться рано. Надо сначала пожить-поту жить.

Именно в эту встречу они и пришли к согласию, что после развода с Хариным поженятся…

Сейчас, повернувшись в постели со спины на бок, вздохнув, Даша подумала: «Ничего не должно с ним случиться. Глупая! Разбередила душу сама себе страхами и мучаюсь все эти дни. Спи давай, спи!»

И вскоре опять уснула.

Кто рано привык вставать изо дня в день, тому будильник не нужен. В семь утра Даша была уже на работе, Алевтина чуть припоздала. К восьми часам готовка завтрака закончилась. В морозном светлеющем воздухе от столовой распространялся вкусный дух жареного мяса, овощей, приправ. Собаки спозаранок терпеливо сидели у входа, ожидая, когда им вынесут кость или вывалят объедки. Морды у псов бездельные, добрые, хвосты приходят тотчас в движение при виде идущих на завтрак вахтовиков. В охотничьем смысле толку от этих собак никакого, а так — веселят людей.

Откормив смену, Алевтина убежала ненадолго к себе, Даша осталась в столовой одна. Сквозь наросший лед на окнах просачивалась синева, можно было уже обходиться без света. Выключив лампочки, она принялась чистить картошку к обеду. Занятая обычным делом, успокоенная, Даша в мыслях теперь посмеивалась над собой. Какая ж она мастерица, однако, нагораживать страхи без всякого повода!

Снег заскрипел за балком-столовой, кто-то к двери подошел и остановился. По шагам Даша определила, что это не Алевтина, у той шаги семенящие, мелкие, легкие. Даша вытерла руки о фартук, поднялась с табуретки, чтобы пойти открыть двери и посмотреть, кто это там стоит за порогом и слушает. Но она не успела и с места сдвинуться, как дверь распахнулась, и с клубами морозного белого пара, слегка пригибаясь под косяком, вошел Михаил Савушкин.

— Не осталось ли здесь чего-нибудь вкусного для голодного человека?!

Он стоял, улыбался, глядя на Дашу, довольный, что, своим неожиданным появлением привел в растерянность молодую, милую его душе женщину. Вон как замерла, точно остолбенела.

— Мишенька, ты откуда? — счастливым голосом произнесла она. — Честное слово, точно снег на голову!

— Да ведь зима, Даша! Все кругом в снегах и сугробах! Трубовоз шел груженый сюда, место в кабине не занято, я и подъехал узнать, почему тебя до сих пор в Кудрине нет. Что случилось?

— Начальник орса не смог нам с Алевтиной найти замену. Упросил повахтовать еще.

— Ну, я ему покажу! Ну, он от меня услышит! — шутил Михаил. — Нет, в самом деле, крепко заставили меня поволноваться.

— И я волновалась. Ночью этой проснулась, таращу глаза в потемки. Оказалось, что переживания мои к добру, а не к худу! Садись, кормить буду, Миша.

Он ел и рассказывал ей о зимовье, о волках, которые там неожиданно появились в лесах, испугали коня отцовского, что Соловый, хоть и старый уже, не дал себя погубить — ускакал до Тигровки, после оттуда его привели. Хрисанф Мефодьевич тяжело шел по снегу к избушке, остыл, намучился, но болезнь никакая к нему не пристала — крепкий все же старик, выносливый.

И Даша Михаилу рассказывала про свое, и в первую очередь — о медичке Ольге Федоровне, которая, можно сказать, прописалась в балке у Харина. Борис Афанасьевич тоже болел, Ольга Федоровна за ним ухаживала…

— Это к лучшему, — вздохнул Михаил. — Теперь он освободит тебя.

Савушкин решил дождаться конца Дашиной вахты и сразу лететь с попутным вертолетом к отцу. Даша узнала, что он рассказал о ней Хрисанфу Мефодьевичу, не стал больше таиться. Теперь отец их вместе ждет в зимовье.

Жил Михаил в бараке с парнями, а днем уходил в балок к Даше, когда та бывала свободной. Он читал книги по нефти, бурению: желание его стать буровиком не ослабло, а еще пуще укрепилось. И разговоры теперь у них с Дашей были нередко на «нефтяные темы».