Урок ловиласки

Закон больших чисел немного успокаивал. До требуемой статистикой тысячи мне оставалось примерно около тысячи. Вероятность ничтожно мала. Это если глядеть с точки зрения науки. А если вспомнить условия для склещивания? Варвара перечислила: ожидание боли, угроза появления посторонних, непривычная обстановка. Начнем с конца, тем более, что сегодня здесь все начинают с него. Привычной ни у меня, ни у большинства учениц не было. Получается, что последнее условие имеется в полной мере — обеим сторонам процесса непривычно все, как обстановка, так и сам процесс. Угроза появления посторонних тоже присутствует во всей красе — в любой момент, да хоть в этот самый, из зарослей может выскочить толпа рыкцарей, довольных, что нашли сразу и зрелище, и ценный трофей в лице царевен, и будущее развлечение. Или Тома догонит непутевого невестора и поинтересуется, чем это тут ее нареченный занимается с другими мамзелями. Могут появиться царберы, добивающие отступников на вернувшихся под контроль Верховной территориях. Или чья-то убитая горем мамаша по лесам рыскает в поисках пропавшей доченьки — будь у меня дочь в таком опасном возрасте, я бы однозначно рыскал. И что скажет такая мамаша, когда глазам предстанет зубодробительная сцена? А если это окажется родительница конкретной застрявшей надо мной Любавы, в каждой клеточке которой читалось и первое условие — ожидание боли?

Итог для меня неутешителен. Если худшее произойдет, то ничего не поможет. И воспрепятствовать никак не могу. Остается плыть по течению в надежде, что пронесет. По закону больших чисел, будь он неладен, должно пронести. Каждый знает, что неприятности всегда случаются не с нами, а кем-то с другим. Правда, это уже не наука, а вера. Вот и будем верить в лучшее. Аминь, Алле хвала и, на всякий случай, тьфу-тьфу-тьфу.

— Мы зря теряем время, — прилетело от Ефросиньи.

Она старалась не афишировать, как, чуть не пританцовывая, играет мышцами ее невидимый низ, егозивший по моей ладони и вдоль, и поперек, и вертикально.

— Любава, давай уже, что ли, — добавила она тем же недовольным тоном, — ты всех задерживаешь.

Положение наших с ней дел Ефросинью не смущало. Почему должно было смущать меня? Я чувствовал себя в ее организме замечательно. Даже сногсшибательно, что вполне устраивало, поскольку я лежал.

Про вторую руку и говорить нечего. Чувственный дуэт, сложившийся с Кларой, вырастал в нечто большее, чем простые касания в стиле запретного плода. Касания приводили к невероятным последствиям, живое сходило с ума и упирало в сладких муках, мертвое оживало. Дуэт развивался по спирали — с каждым новым витком настрой обоих оказывался на новом уровне, выходил за рамки обычного доверия и перерастал в нечто почти родственное.

— Расслабься. Пожалуйста. Постарайся, — плыл между голов невнятно-резкий пунктир команд Варвары, вернувший внимание к главному действу.

Любава постаралась. Очень постаралась, поняв и приняв как должное. Как нужное. Как очередное очевидное-невероятное, ставшее необходимым.

— Я готова. — Любава зажмурились от желанного ужаса предвкушения.

Открытый рот, громкий стон…

Несколько неуравновешенно-рваных взлетов и падений…

Секундная передышка с выпученными глазами… и новый взлет, но уже с помощью выросших крыльев. Взмах, еще взмах. И еще — плавно, мощно, непреклонно. Я лежал пластом, как подложенный коврик, нет, как ковер-самолет, который мчал в далекие дали, а царевна держалась за торчавший из ворса волшебный поручень. Держалась собой. Ее лицо налилось женственным пунцом, на щеках проступили невидимые раньше ямочки. Взгляд поймал взгляд, взаимно споткнулся, улетел… и снова вернулся: пристальный, что-то выискивающий, мечущийся от залихватской бесшабашности к стыдливости и обратно.

Естественно, ни о каком склещивании и речи не было. Вернее, склещивание было, но чертовски приятное, и без последствий.

Уточнение: без необратимых последствий, которым не помогут врачеватели — если вспомнить терминологию преподавательницы. Другие последствия меня сейчас не волновали.

Следующей оказалась Феофания. Прошедшая воду и огонь, теперь она мечтала о трубах. Обычно живая с хитринкой улыбка озаряла круглое личико Феофании, превращая в ехидно подсматривавшую с небес луну, немного отстраненную, но всегда участвующую в общем деле. Сейчас общее дело превратилось в личное. Плутовство и озорство испарились, осталось непонятное веселье, навевавшее жуть. Никто не умеет шутить, если в глазах страх, организм выберет либо одно, либо другое. А у Феофании получилось. Двинув крутым бедром, она оттеснила Варвару еще дальше. Плюшевое тело заняло весь проем между коленей, спина распрямилась, колени резво переступили вперед. Прицел, помощь руки, и я стал обладателем еще одного приза.

Да, рад. Да, осчастливлен глубже некуда. Все это было чудесно… но плоско. Бездушно. Как-то механически.

Впрочем, о чем я. Пособие не должно жаловаться, что его используют в качестве пособия. Раскатало губу.