Урок ловиласки

— Странные дела творятся в школе, — покончила она с театрально выдержанной паузой. — Нарушение правил прошлой ночью и несоблюдение субординации в отношении распорядителя оказались только началом.

Снова долгий взгляд в тишине. Умеет же играть на нервах.

— За всю историю школы такого не было. Среди нас… — начала Дарья, обернувшись в сторону учениц. Грубо говоря, в мою.

Холодок пробежал по спине. Неужели…

— …вопреки всем законам…

Колени у меня затряслись. Лоб покрылся испариной. Откуда? Кто? Кому я мешал?

— …с нарушением всех норм морали и обычного человеческого общежития… — Ее пронзительный взгляд, что мог бы паяльником работать, выжигал на мне узоры.

Оперный бабай. Даже ножа с собой нет, не говоря о мече. Что делать, если она сейчас произнесет…

— Среди нас — мальчик. Увы.

Дарья закончила. Смотрела в упор. Все тоже повернулись, в глазах — плоский интерес. У некоторых — легкое волнение, как перед новым приключением или любопытным зрелищем. Чем еще порадуют рабы Мельпомены?

Я обмер. С дикой тоской глянул на папринция. Предатель.

Тот делал мне лицом какие-то знаки. Типа не он. А кто? Зарина? Да, могла Зарина. Вон, стоит, ни живая, ни мертвая. Тома, впрочем, такая же. Но не она же? Она-то такая от страха за меня.

Бежать? Зарубят после третьего шага. И куда?

Кровь превратилась в чистый адреналин. Горло уже готово было выстрелить звучной и гордой фразой…

— Вывести! — приказала Дарья.

Из дверей начальственной половины четверо бойников вытолкали две помятые согнувшиеся фигуры. Схватив под руки, их потащили к одиноко высившемуся столбу за спинами царисс.

Глафира и Феодора. Вот почему отсутствовали на утреннем построении. Там не хватало троих. Еще одна отсутствовавшая утром малолетка была сменщицей Карины на стене. Теперь нашлись все.

— Двое? — Варфоломея подняла удивленную бровь.

Эта сухая высокая женщина никак не вязалась у меня в голове с образом мамы Зарины и Карины. Девочки были одновременно крепкие и мягкие, сильные и женственные, а их мама… Поджарая, высушенная, с тонким орлиным носом и острым взглядом. Колючая и опасная. Словно недовольная всем окружающим. Узкие губы плотно сомкнуты, костлявая кисть на рукояти меча светилась напряженной мощью, способной разрубить человека в латах сверху донизу и еще на пару метров вглубь. Папринций, к примеру, тоже сухощав, но его облик кроток и поэтичен, лишь иногда срываясь на начальственность. Варфоломея внушала страх. Нет: ужас. Низенькая лукавая Евстигнея с полноватой Дарьей смотрелись рядом с ней домашними болонками при питбуле.

С жертв сорвали одежду, с разных сторон бросили лицом к столбу и привязали. Даже перевязали: многократно, сверху донизу, от шеи до пят. Перетянутые врезавшейся в мясо веревкой, они стали похожи на колбасу, виденную в магазине. Плохое сравнение. Другого нет. Больше я не видел столь плотно связанных. Ну, если не считать неохватных толстух, ходивших по пляжам в бикини.

Бойники встали по бокам караемых, ноги чуть шире плеч, руки за спиной. Ку-клукс-клановцы-эсэсовцы. Адская картинка.

Дарья вскинула вверх открытые ладони:

— Говорю! Преступившие закон сознательно поставили себя вне общества — общество обязано ответить тем же. Чем возмездие суровей — тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей — тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ведь закон справедлив, когда он выполняется — всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!

— Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! — троекратно грянула заполненная площадь.

— Я обвиняю! — продолжила Дарья. Солнечный луч бил в глаза, но она не замечала. Раскрывшаяся в праведном гневе фигура отбрасывала крестообразную тень. Площадь сурово молчала. — Фома, сын Евпраксин, нарушил закон, проникнув на территорию школы под именем погибшей сестры-близнеца. Его убитая горем мать хотела таким способом сохранить семью, оставшуюся без прямой наследницы, за что тоже понесет наказание. Он признался сам, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость в соответствии с данным свыше законом!

— Алле хвала! — взорвалась толпа единым воплем.

Глаза собравшихся горели жаждой восстановления справедливости. Иными словами — жаждой убийства. Они готовы были навести ее сами, здесь же, своими руками, пальцами, ногтями, зубами. Это было страшно.

— Я обвиняю! — еще раз выкрикнулась Дарьей хлесткая формулировка, от которой огонь бежал по жилам. — Ученица школы Глафира Натальина знала о преступлении и не менее преступно покрывала его!

Дядя Люсик смотрел на меня. Теперь я понял, он хотел предупредить, спасти. Еще доля секунды, и из моих уст вылетела бы смертельная глупость, уничтожившая как меня, так и Тому, Зарину… и мало ли, куда протянулись бы щупальца цариссиного следствия. Как говорится, был бы человек, статья найдется.

— Сначала мы накажем за обман, — сообщила Дарья. — По одной плети за каждую обманутую ученицу. Приступить!

Бойники вытащили из-за поясов подготовленные плети.