Урок ловиласки

Этот закон я придумал только что, не желая пускаться в длительные объяснения. Как рассказать им про фрейдизм и прочую около- и псевдонаучную хренотень, что объясняет в нашем мире, почему хорошим девочкам упорно нравятся мальчиши-плохиши. Последний раз читал что-то про естественный отбор, где недостающие качества одного родителя компенсируют вторым для лучшего потомства. Не верю. Как у пай-девочки из благополучной семьи могут получиться хорошие дети, если она вышла замуж за грабителя-наркомана?

Опустим, я не специалист в вопросах выживания вида. Меня больше интересует свое собственное.

А в случае Леночки все прояснилось с ее же слов. Однажды я набрался храбрости и спросил. Не вслух, конечно. Тоже запиской. Понимаешь, написала она в ответ, ты хороший, очень хороший, но способен только на хорошие поступки. Это скучно, предсказуемо и неинтересно. Тимур способен и на хорошие, и на плохие. На очень плохие, но и на очень хорошие. Его возможности в два раза превосходят твои. С ним нескучно!

Вот так, нескучно оказалось лучше, чем хорошо и надежно. Где здесь логика? Что скажет Дарвин?

Ладно, спишем все на возраст.

— Придет время, встретите своих чертей, — вставая, подытожил я грустной шуткой. — Не мучайтесь, выбирайте по своему размеру, то есть, чтоб было комфортно и не приходилось притворяться. Иначе жизнь не жизнь, хоть с чертом, хоть с ангелом.

Оставив отставших от меня на целое лето малявок в растерянной задумчивости, я отправился к себе.

Сейчас мне, конечно, известны имена царевен. Что с ними случится, когда узнают, что столь тщательно проверенное «идеальное пособие» — самый что ни на есть настоящий черт?

Кстати, звали мечтавших о мальчиках учениц Клара и Любава.

Часть восьмая

Счастливая улыбка, растекшаяся по уютному лицу Клары, явилась мне высшей наградой. Другая рука тоже была в гостях, но совсем по-другому. Не во дворце юной принцессы. В джунглях. Там меня съел громадный питон и теперь переваривал, как полностью проглоченного олененка. А на третьей руке… тьфу, посередине продолжала полет в неведомое завтра зажмурившаяся Феофания. В неподвластной взору глубине, которую я лишь чувствовал, сквозь одну плоть протискивалась другая и заполняла в ней образовавшуюся полость… нет, создавала ее, перестраивая реальность под себя — как забравшийся в хрустящее сочное яблоко червячок, одуревший от окружившей спелой мякоти. Червяк утопал в болезненном блаженстве, его сводило судорогами, но он упорно лез дальше и дальше — до упора, до разбрызгивания упавшего яблока о примятые кустики. Отныне для одних посещенное червячком яблоко будет считаться гарантированно спелым и вкусным, для других — надгрызенным и падшим, для третьих останется просто яблоком, ничем не отличимым от миллионов других. Кто-то молча пройдет мимо, кто-то захочет тоже попробовать, кто-то — съесть целиком и, возможно, даже вырастить из семечек новые яблони. Какое дело червяку до судьбы яблока? Его природа — влезть везде, куда сможет, и надкусить. Влез — молодец, долг перед природой выполнил. Все просто: если б не пустили — не влез бы. Поскольку влез, значит, пустили. Значит, время пришло. Значит, так тому и быть. И о чем, вообще, разговор, если червяк уже в яблоке?

За время урока поочередно меняя статус — «наверное, нет», «может быть», «скоро», «ну когда же?!», «вот-вот» и, наконец, «да-ааа!» — Феофания добралась до немыслимой в прежней жизни стадии вседозволенности. Родители далеко, из преподавателей — только хитрая интриганка, сумевшая устроить бедлам на пустом месте. Будто детям показали новую конфету, о которой те раньше только слышали от старших сестер или судили по обмолвкам взрослых, затем со множеством оговорок конфету позволили лизнуть, а дальнейшее употребление, едва почувствовали вкус, окружили уймой условий и рамок, порою самых невероятных. Теперь Феофания, как говорится, дорвалась. Вокруг сидели и ждали очереди соперницы за время, отпущенное пособию на качественное функционирование, урок в любой момент мог сменить вектор на общеобразовательный, и отпущенным шансом царевна пользовалась со всею ширью и полнотой души.

Феофания. Феээ… о-оо… фаа… ни-яааа-а… Не имя, а музыка. В нем слышалось что-то полифоническое и колдовское. Феофания — Фея Фаня. Добрая волшебница, бескорыстно дарившая и требовательно берущая. Задорная, конфузливо-улыбчивая и непоколебимая. Она вся была музыкой — бурливо грозной и прекрасной, смешавшей в себе полонез, реквием и марш Мендельсона. Феофания. Мелодика имени завораживала, она овеществлялась, и при желании ее можно было потрогать, выпить или сломать. Я ее видел и чувствовал. Я ее поглощал, как воду после острого блюда. Удивительно, но для меня, с лихвой отведавшего острого и сладкого, то, что утоляет жажду, тоже стало острым и сладким. Количество не переросло в качество, но напрочь сносило мозги количеством этого количества. Количество количества — так говорят? Уверяю — так можно говорить, примером тому — мои ощущения.