Дозвонившись наконец до Милы, Владик договорился встретиться с ней после работы, в метро, на станции «Пушкинская» около памятника. Разговаривая с Милой по телефону, он почувствовал искреннюю радость в ее голосе, на которую он надеялся и от которой у него быстрее заколотилось сердце.
Времени у него было много, и он решил, прежде чем сесть в метро, как можно больше пройтись пешком. По Биржевому мосту он перешел на Васильевский остров и вышел на свое любимое место в городе: Стрелку Васильевского острова. Оттуда открывался захватывающий дух вид на левый берег Невы с элегантными дворцами на Дворцовой набережной, вслед за которыми расположилось величавое и вместе с тем изящное здание Зимнего дворца; за ним — Адмиралтейство, с устремленным к небу золотым, сверкающим на солнце шпилем, затем — возвышающаяся над городом громада Исаакиевского собора с так же сверкающим на солнце золотым куполом.
Как же он любил этот город! Как он по нему соскучился! Насмотревшись на великолепную перспективу, он по Дворцовому мосту пересек Неву, вышел на Дворцовую площадь, постоял немного, любуясь величием огромной площади с Зимним дворцом с одной стороны, дугообразным Генштабом со знаменитой аркой посредине — с другой и Александрийской колонной в центре. Затем, пройдя под следующими одна за другой арками Генштаба, он вышел на Невский и, перейдя его, дошел станции метро «Адмиралтейская». С пересадкой он доехал до «Пушкинской». Это была его самая любимая станция. Вторая была — станция «Маяковская», архитектор которой, Александр Собеский, был родным дядей его хорошего университетского приятеля.
История этого человека была необычная и по-своему ужасная. Его отец, польский граф Станислав Собеский, каким-то образом попал после революции в советскую Россию, где так же случайно встретился с девушкой из очень бедной еврейской семьи. Девушка, которую звали Фира, была такой необыкновенной, чистой красоты, что Собеский, забыв обо всем на свете, в том числе и о своем графстве и даже о своей любимой Польше, женился на ней и остался в советской России. Александр Собеский и был плодом этой любви.
Кроме станции метро «Маяковская», которая действительно была одной из самых красивых в городе, Собеский построил еще Дворец науки в Ташкенте. Но вскоре после окончания строительства Дворца, по доносу соседей его коммунальной квартиры, Собеского арестовали за мужеложество (так тогда называли гомосексуализм) и приговорили к четырем годам химических работ. Последствием этого стала неизбежно надвигающаяся слепота и, естественно, потеря работы и звания Заслуженного архитектора РСФСР. Кончил он свои дни в полной нищете и слепоте.
Выйдя из вагона на «Пушкинской», Владик пошел по направлению к памятнику. Мраморные плиты теплого, слоновой кости цвета, стоящие в нишах высокие черные торшеры с хрустальными чашами, освещающие станцию мягким светом и, наконец, памятник Пушкину, сидящему на маленькой скамейке перед освещенным панно царскосельского парка, выделяли эту станцию из всех петербургских и московских станций метро.
Мила еще не пришла. Влад подошел к памятнику. На пьедестале, как всегда, лежало несколько букетиков свежих цветов. «Что мы за народ?! — с гордостью и вместе с тем с горечью подумал Владик. — У памятника поэту, погибшему почти двести лет назад, всегда лежат свежие цветы, а мимо лежащего на перроне мужчины в том же петербургском метро в течение чуть ли не получаса проходили сотни пассажиров, не обращая на него никакого внимания, думая, что он пьяный (хотя знали, что в метро пьяных не пускают). Когда же наконец нашлась сердобольная душа и сказала об этом дежурной по станции, было уже поздно — мужчина умер. Этот случай вызвал взрыв негодования, но ведь негодовали и те люди, которые проходили мимо…»
Владик почувствовал на плече легкое прикосновение и обернулся. Стоящая за его спиной Мила была намного красивее, чем в его памяти. Правда, и намного грустнее. «Наверное, от тоски по мне?», — с иронией подумал Владик. Он обнял ее и поцеловал в губы. Мила слегка ответила на поцелуй и тут же отстранилась.
— Я очень скучал по тебе, — глядя ей в глаза, сказал Владик.
— Я тоже скучала, — мягко улыбнулась Мила.
— Пойдем посидим куда-нибудь, — предложил Владик.
— Хорошо.
— Может, пойдем в «Кэт»?
— Пойдем, — согласилась Мила.
«Кэт» — было маленькое, на восемь столиков, очень уютное грузинское кафе на Стремянной. Кухня там была великолепная, особенно чебуреки, которые Влад просто обожал.
— Ты что будешь пить? — спросил Владик у Милы, когда подошла официантка.
— Бокал красного вина.
— А мне графинчик чачи, пожалуйста, — попросил Владик.
— Не много ли будет? — удивилась Мила.
— Нормально, — успокоил ее Владик. — Я давно мечтал съесть чебурек, запивая чачей.
Владик откинулся на стуле и долго смотрел на Милу, любуясь ее лицом.
— Ты что-то хотел, меня спросить? — спросила Мила, почувствовав себя неловко от его откровенно восхищенного взгляда.