— Да, — словно вернувшись к действительности, тряхнул головой Владик. — Скажи, какого лешего ты связалась с этим обменом? У тебя же роскошная комната. Идешь у Шуры на поводу?
— Конечно, нет. Я давно собираюсь перебраться поближе к папе.
— Как он? — спросил Владик.
— Плохо. Совсем плохо. Меня уже не узнает.
У Милиного отца был Альцгеймер. Началась эта болезнь в то же самое время, когда она рассталась с мужем. От такого двойного удара Мила совсем растерялась, была на грани нервного срыва и неизвестно, чем бы все это для нее кончилось, не появись в это время в их квартире Владик, который очень осторожно, ненавязчиво стал возвращать ее к жизни.
У Милы еще была сестра, но та сразу отказалась принимать хоть какое-то участие в уходе за отцом. Она выкрутилась, объяснив это тем, что их отец был жутким эгоистом, никогда никого не любил, так с какой стати она сейчас должна собой жертвовать. Тем более что у нее семья. Пришлось пожертвовать собой Миле, у которой семьи не было, и она взяла отца к себе. Но вскоре стало очевидно, что его придется отдавать в дом для престарелых — оставлять его одного в квартире стало опасно.
— Я уже на последнем издыхании, — продолжала Мила. — Полтора часа до работы, потом к отцу, потом домой. Ты знаешь, как в домах для престарелых со стариками обращаются, если им не платить. А мне платить нечем. Приходится каждый день ездить, проверять, ухаживать…
— А как с Филармонией? Тебе же вроде гарантировали.
— Мало ли, кому что гарантируют… На гарантиях не проживешь, — на этот раз грустно улыбнулась Мила.
— Тебе Левитины предлагали пойти с ними в бизнес, но тебе же Вивальди подавай.
— Кстати, они тебе тоже предлагали… Владик, какие из нас с тобой бизнесмены?
— Согласен. Никакие, — согласился Владик. — Ну а как твой детский сад?
— У нас новая хозяйка… Сад стал элитным.
— Это существенно меняет дело? — усмехнулся Владик.
— В деньгах меняет. И потом, мне нравится.
— Детям на пианино стучать?
— Называй как хочешь… — сказала Мила и посмотрела в окно.
— Ну и как тебе в этом элитном саду платят?
— Смотря с кем сравнивать. — Мила повернула голову к Владику. — Если с Шурой — я в деньгах купаюсь, если с родителями моих ребят — я нищая. Но прожить можно…
Я даже себе театр иногда позволяю… а всякие там Турции и прочие роскоши… Я не избалована, обхожусь и без них.
Им принесли напитки и чебуреки. Чебуреки были огромные, очень горячие и необыкновенно вкусные.
Они сидели около окна, выходящего на Стремянную. Во времена его юности, когда Владик только поступил в университет, на Колокольной — следующей за Стремянной — улице у одного из его сокурсников собиралась большая компания. Пили дешевое вино, болтали до хрипоты, наговорившись, танцевали рок-н-ролл, потом, уставшие, разбредались по углам и до изнеможения целовались. «Какое было время! Жили без царя в голове…» — с грустью подумал Владик и, подняв рюмку, сказал:
— Давай выпьем. За нас, за наше такое очаровательное прошлое и, надеюсь, за не менее прекрасное будущее.
— Ты в грузинском ресторане решил говорить грузинские тосты? — засмеялась Мила.
— Канэчно, — с грузинским акцентом ответил Владик. Они выпили и принялись за чебуреки.
— Послушай… У тебя кто-нибудь есть? — оторвавшись от еды, как бы между прочим, но при этом чувствуя, как весь напрягся, спросил Владик.
— Ты смеешься? Кому я сейчас такая нужна, — усмехнулась Мила.
— Мне. Ты мне всегда нужна, — твердо сказал Владик.
— Владька, перестань фантазировать. Это все в прошлом.
— Для меня нет. Ты думаешь, этот отъезд мне легко дался?
— Только не из-за меня. Ты уехал и глазом не моргнул.
— А вот это клевета! — возмутился Владик. — Я моргал. И вообще, что вы ко мне с этим морганием привязались: сначала Шура, теперь ты. Я не понимаю, что сейчас, в стране моргать нельзя?
— Смотря кому, — засмеялась Мила.
— Спасибо, что предупредила. А если серьезно, ты же помнишь, как все тогда закрутилось. Ты мне сразу категорически отказала, а на уговоры у меня просто не было времени.
Владик был прав: закрутилось тогда все действительно стремительно. В приглашении, полученном им из Принстона, было написано, что у них совершенно неожиданно освободилась должность профессора математики и они с большим удовольствием предлагают эту должность ему, но, к сожалению, он должен дать им ответ в течение недели, иначе из-за недостатка времени им придется пригласить другого кандидата. Владик тут же дал согласие — как он мог упустить такой шанс: заняться наукой в одном из известнейших университетов мира, в котором, как и во всех американских университетах, по-настоящему делалась наука, где в Институте прогрессивных исследований работал сам Эйнштейн… Ему срочно пришлось оформлять визу, увольняться с работы, собираться… О том, что тогда, во время уговоров Милы, он вдруг испугался брать на себя такую ответственность за нее, Владик не вспомнил.
— Владик, не надо оправдываться. Я же тебя не обвиняю… Ты лучше скажи: скучаешь по Питеру?
— Скучаю… Ты знаешь, я даже не представлял, что так можно скучать именно по городу…
— Там красиво, где ты живешь? — спросила Мила.