— Красиво, чисто, спокойно, благополучно, но… Я всегда думал, что от жизни мне нужно только одно — интересная работа, все остальное — фигня… И вдруг появилось все: работа, о которой я только мог мечтать, зарплата, которая мне не снилась… в общем, обеспеченная, спокойная жизнь. Живи — не хочу… А мне хреново. Понимаешь: хре-но-во!
— Почему? Что-нибудь случилось? — встревоженно спросила Мила.
— Много чего случилось… Ну, например, я вдруг почувствовал, что математика — это еще не вся моя жизнь. Что одной работы для меня стало мало и мне хочется нормальной жизни, какой живут нормальные люди… Но это еще не анекдот. Анекдот в том, как я себе эту нормальную жизнь представляю. Хочешь послушать? Довольно забавно.
— Хочу, — ответила Мила.
— Я долго размышлял над этим вопросом и понял, что основа основ нормальной жизни — это домашний уют. Да, представь себе: самый примитивный, обывательский уют, с занавесочками на окнах, с ковром на полу и прочей дребеденью. Да, и обязательно, чтобы тарелка горячего борща на столе и рядом рюмочка — а иначе никак.
— Послушай, что с тобой Америка сделала?! — засмеялась Мила.
— Не говори… — махнул рукой Владик. — Но это, как я уже сказал, из области анекдотов. А главное… Главное, я никогда не думал, что можно рехнуться от одиночества.
— У тебя одиночество?! — удивилась Мила. — Тебя всегда окружали люди.
— На стадионе меня тоже окружали люди… Но со стадиона я шел домой, и дома была ты… Ты знаешь… В моей жизни ты была единственным человеком, к которому мне всегда хотелось возвращаться.
— Спасибо, — Мила протянула через стол руку и мягко пожала его ладонь.
— Скажи… А если бы я тогда не поехал в Америку? Ты бы…
— Владик, — перебила его Мила. — Ты же прекрасно знаешь, что в прошлом не бывает сослагательных наклонений.
— И кстати, напрасно. Они всегда оставляют если не надежду, то хотя бы щелочку. Вернусь в Америку, займусь преобразованиями русского языка.
— А я буду их здесь проталкивать, — засмеялась Мила.
— Договорились! А теперь скажи, как ты проводишь время. В оргиях? — спросил Владик, все еще продолжая держать ее ладонь в своей.
— В постоянных, — улыбнулась Мила и наконец осторожно освободила свою руку. — После работы и визитов к папе — самое время для кутежа. А ты?
— Сплошной фейерверк: уставлюсь в телевизор и пью чашку кофе за чашкой…
— Но это же ужасно! — воскликнула Мила. — И ты для этого уехал в Америку? Может, плюнуть на все и вернуться?
— Между прочим, мне Рыжков предлагает интересную работу. И даже деньги неплохие.
— Ну и что ты думаешь? Если здесь интересная работа, зачем тогда там эти мучения? — пожала плечами Мила.
— Почему ты решила, что я там мучаюсь? Я просто вхожу в жизнь. Но если ты меня попросишь, то я могу и остаться, — сказал Владик и опять слегка подался вперед.
— Нет, это уж ты сам решай.
— Ну что ж, придется подумать, — ответил Владик и, помолчав, сказал: — А ты меня так и не спросила, есть ли у меня кто-нибудь.
— Почему я должна спрашивать? — удивилась Мила. — Это твое дело.
— И тебя это совсем не волнует?
— Давай не будем об этом.
— Не будем, так не будем, — сказал Владик и опрокинул рюмку чачи.
Подошла официантка с подносом и стала расставлять перед ними тарелки с харчо…
После ресторана они очень долго бродили по городу. Владу всегда казалось, что он знает Питер как свои пять пальцев. Но сейчас, когда Мила водила его по своим любимым местам, он понял, что его знания города — это знания простого прохожего. Проходя уже в несчетный раз мимо какого-нибудь старого здания, пусть даже исторического, он, пробежав по нему глазами, никогда не задумывался, кто это здание построил, что в нем было раньше? Может быть, в нем жил кто-нибудь из знаменитых людей?… Сейчас же, гуляя мимо церквушек, соборов, особняков, Мила называла архитекторов, их построивших: Растрелли, Кваренги, Росси, Фельтен… Она показывала ему дома в которых жили Ахматова, Рахманинов, Мандельштам, Блок, Менделеев… Она подвела его к Мальтийской капелле. Прожив всю жизнь в Питере, Влад никогда к ней не подходил, а если и проходил мимо, то не замечал. Сейчас же, подойдя к ней вплотную, он поразился ей простой красоте. «Ее построил Кварнеги, — пояснила Мила, — один из моих любимых архитекторов».
Они прошлись по набережной канала Грибоедова, полюбовавшись Банковским и Львиным мостами. На Мойке она указала на двухэтажный особняк, где жил Монферран, архитектор Исаакиевского собора, Александровской колонны и нескольких домов в Питере. Ничего этого Владик не знал.
Гуляя с Милой по городу, Влад еще раз убедился, что нет прекраснее места на земле, чем Петербург в белые ночи.