— Нинок, познакомься. Это тот самый высокопоставленный америкашка, из-за которого ты второй день лезешь из своей нежной кожи. Покажи ему, как ты умеешь делать книксен, — с серьезным видом сказал Яша. И только его глаза не переставали светиться в улыбке.
— Не обращайте на этого трепача внимание, — засмеялась Нина и, чмокнув Владика в щеку, добавила: — С приездом домой.
— Спасибо. А что мой друг — трепач, я прекрасно помню.
— Я, может быть, трепач, а ты — хам, и Америка тебя не изменила. Нинок, огромное спасибо от всей честной компании, а свое персональное я тебе потом наедине продемонстрирую. Сейчас же, моя хорошая, оставь старых друзей отвести душу.
Он обнял Нину за талию и повел к двери.
— Пока-пока, — обернувшись, сказала Нина и послала всем воздушный поцелуй.
За столом Владик уже в который раз стал рассказывать о своей жизни в Америке. Как и остальные раньше, ребята его молча слушали, лишь изредка задавая вопросы, и только их лица выражали, что они чувствуют: от восторга до полного непонимания и недоверия. С восторгом они отнеслись к рассказу о его доме, который он по их требованию, был вынужден подробно описать. Они с завистью покачали головой, когда на их вопрос, какая у него машина, он сказал, что спортивный БМВ, который он купил через месяц после своего приезда. Но когда Владик рассказал, что недалеко от его дома есть продуктовый магазин Trader Joes («Торговец Джо»), в котором без проблем можно поменять или просто вернуть любой продукт, даже если ты его попробовал и он тебе не понравился, или — по той же причине — открытую бутылку вина, за столом все дружно не поверили, сказав, что тут он заливает. Такого просто быть не может, потому что не может быть никогда!
Яша, выслушав его рассказ о спокойной неторопливой жизни в Принстоне, об университете, разочарованно покачал головой и сказал: «Нет, старик, это не для меня. Я удивляюсь, как ты там можешь жить». Но потом, когда Владик перешел к описанию Брайтона, и особенно Манхеттена, с его никогда не останавливающейся жизнью, с небоскребами, подпирающими небо, с шикарными красочными витринами магазинов, с джаз-клубами в Гринвич-Виллидже. Попытался описать Times Square (Таймс-сквер) с его движущимися, сверкающими, пылающими тысячами огней рекламами, где идти можно лишь очень коротким медленным шагом, потому что иначе уткнешься в спину впереди идущему. Тут, слушая его, Яша сразу оживился, его глаза загорелись.
«Вот это мое. Я бы туда хоть сейчас», — все время с восторгом повторял он. Но, несмотря на все свои восторги, подвыпив, все, кроме Яши, стали дружно поливать Америку, так же, как раньше Рыжков, ссылаясь на передачи Киселева и Соловьева, на газетные статьи… Яша, слушая их улыбался. «Не обращай на них внимания. Это у них от зависти. Ты же знаешь наших человеков», — сказал он громко Владику, на что ребята бурно запротестовали…
Расходились уже далеко за полночь. Яша настоял, чтобы Владик заночевал у него: «Какого хрена ты попрешься на Петроградскую в свой вонючий чулан? Оставайся. Утром сходим в мою рюмочную, опохмелимся». Владик не стал особенно возражать. Но утром, как бы Яша его ни уговаривал, в рюмочную не пошел.
В субботу утром, воспользовавшись тем, что на кухне никого было, Владик сварил себе кофе, раскрыл окно и устроился на подоконнике в своей любимой позе: слегка уперевшись спиной в откос одного проема окна и ногами — в другой. Попивая кофе, он смотрел на улицу. Прохожих почти не было и только около магазина с вывеской «Продукты», открытого двадцать четыре часа, уже собралась группка алкашей, передававших по кругу бутылку. «Владик! Вы что?! Вы же можете упасть!» — раздался испуганный Светин голос. Владик повернул голову.
— Здравствуйте, Светик, — улыбаясь, сказал он. — А насчет упасть — не беспокойтесь: я на подоконниках полжизни провел. Я, можно сказать, сросся с подоконником. Хотите, лезгинку станцую? Подержите, — Владик протянул ей чашку.
— Еще чего… А зачем это нужно на подоконнике сидеть и еще, главное, кофе пить?
— И кофе пить, и сосиски есть, и книги читать, и просто думать — все на подоконнике.
— Почему?
— Я в окно люблю смотреть… Понимаете, Света, окно в жизни человека играет важнейшую роль. Представляете, жить в чулане, да еще без окна! Слава Богу, у меня чулан с окном, правда, не таким широким. Поэтому предпочитаю сидеть на кухне, когда никого нет. Надеюсь, я вам не мешаю?
— Что вы! Совсем даже нет, — на одном дыхании воскликнула она. И чтобы как-то сгладить свою неловкость, спросила: — А почему вы все время свою комнату называете чуланом?
— В давние времена это и был чулан, а сейчас все, что с окном, чуланом уже не считается. И дело даже не в размерах… Ведь и вы, и Шура, и Мила, и еще много-много всякого люда не догадываются, что тоже живут в чуланах с окнами… Правда, наличие окна еще ни о чем не говорит — им надо уметь пользоваться, иначе оно бесполезно.
— Как окном можно иначе пользоваться? — удивленно спросила Света.