Усадьба ожившего мрака

– Не знаю. – Штольц покачал головой. – Нужно наблюдать.

– Хорошо, давайте понаблюдаем. – Фон Клейст встал прямо перед Вольфом. Митяй – за его спиной. Как же ему хотелось впиться фон Клейсту в горло! Но получалось только смотреть.

– Ничего не происходит, – сказал упырь с легким разочарованием в голосе.

– Я думаю, ему нужно дать немного мобильности, господин фон Клейст. Вы велели ему замереть. Возможно, замер не только он, но и все витальные функции, которые в нем протекают.

– Отомри, – сказал фон Клейст с нетерпением. – Отомри или умри. Какой забавный каламбур. Ирма, моя бедная сестренка, оценила бы его по достоинству.

Он еще не договорил, как Вольф пришел в движение. Даже не он сам, а все его мышцы, все кости! Под его бледной кожей словно бы ползали невидимые черви. Если бы у Митяя была такая возможность, его бы непременно вырвало, потому что самые очевидные изменения происходили с его лицом. В тот момент, когда у Вольфа начали отрастать клыки, Митяй не выдержал и отвернулся. Слишком уж мерзким было это зрелище.

– Мой… гош-ш-подин. – Голос был еще слабый, с пришепетыванием, но уже вполне различимый.

– Я здесь, мой мальчик! – Фон Клейст стал перед ним, ласково погладил по подбородку, положил заканчивающиеся длинными ногтями пальцы на челюсть. Щелчок – и челюсть встала на место. Челюсть встала, клыки сначала выросли, а потом тут же спрятались. – Вот так намного лучше! Не находишь?

– Спасибо, мой господин. – Пришепетывание исчезло вместе с клыками.

– Ты удивительный везунчик, мой мальчик! Уже второй эксперимент с твоим участием, и такая удача! – Фон Клейст лучился радостью. – Но запомни, третьего шанса я тебе не дам, я просто попрошу доктора Штольца многократно увеличить дозу. Ты меня понимаешь?

Вольф часто закивал.

– Прекрасно. Доктор, думаю, Курт усвоил урок, можно отпустить его на волю.

Когда Штольц не без опаски потянулся к металлическому ошейнику на шее у Вольфа, он продолжил:

– И, мой мальчик, разберись с этой своей… болотной девицей. Декапитация, как по-научному изящно выразился доктор Штольц, – вот наилучший способ решения проблемы. Кажется, я тебе уже говорил.

В подземелье вдруг сделалось темно, по ногам потянуло холодом. Митяй теперь двигался наощупь, вытянув перед собой руки. Наверное, темнота эта означала конец сна, намекала на то, что ему пора. Но вот беда – в сон он входил с конкретной целью, снова повстречаться с Танюшкой, возможно, даже поговорить с ней, подготовить. Он чувствовал, что стоит лишь проявить настойчивость, и найдется выход из этого подземелья в другое, то, что с ящиком, похожим на хрустальный гроб. Но, помимо этого, он чувствовал и другое… Время уходило, утекало водой между пальцев. И минуты, которые он проживал в своих снах, могли превращаться в часы в реальной жизни. Его сон, его правила, но время отказывалось подчиняться этим правилам. Упырь велел Вольфу разобраться с Лидией. Декапитация… Такое мерзкое, тошнотворное слово. В обычной жизни Митяй бы ни за что не догадался, что оно означает, но сны делали его умнее, словно бы во снах он черпал какие-то неведомые доселе знания. Такое с ним уже бывало в детстве, когда, чтобы выучить наизусть стишок, он клал под подушку книжку. Это было смешно и наивно, но в детстве этот незамысловатый трюк всегда срабатывал. Так почему бы ему не сработать сейчас?

Митяй замер на распутье в этой окружающей его безмолвной темноте. Ему предстояло сделать выбор. Очень сложный выбор…

Не то чтобы ему очень нравилась Лидия. Сказать по правде, она ему скорее не нравилась. Во сне причина была очевидна, во сне все воспоминания и незначительные детали делались яркими и отчетливыми. Митяй видел и помнил, как на Лидию смотрел его батя. Когда-то точно такими же глазами батя смотрел на Митяеву мамку. Это было правильным, это должно было длиться очень и очень долго. Как там говорят? Пока смерть не разлучит нас? Смерть разлучила… И нельзя винить в этом батю. Как нельзя винить его в том, что он вот так смотрит на совершенно постороннюю женщину. Но не винить не получалось. Особенно сейчас, когда в этой кромешной темноте все воспоминания сделались такими яркими, до рези в глазах. Или это из-за слез?