Усадьба ожившего мрака

– Не реви, – только и получилось сказать. А она и в самом деле тут же разревелась. Слезы больше не падали ему на лицо, Соня размазывала их по щекам.

– Я думала, ты умер, Митя!

– Я тоже. – Он попытался сесть. Сначала сесть, а потом обнять ее за плечи. Получилось и первое, и второе.

– Ты холодный. Почему ты такой холодный? – Она опустилась на землю рядом с ним.

– Так подвал же. В подвале всегда холодно.

Теперь нужно было встать. Встать самому, помочь Соне. А вставая, взглянуть на часы!

– Соня, нам нужно спешить.

Времени не осталось! Ни на то, чтобы ругать ее за то, что ослушалась, сунулась вслед за ним в этот чертов дом, ни на то, чтобы объяснять.

– Ее здесь нет, Митя. Лиды здесь нет.

– Я знаю.

Она не стала спрашивать, откуда он знает. Вместо этого она подставила ему плечо, помогая подняться вверх по лестнице.

– Где она, Митя?

– У Тимофея Ивановича. Это доктор…

– Я знаю, – она не дала ему договорить, перебила: – И я знаю, где он живет, я покажу!

Он тоже теперь знал. Какую цену пришлось заплатить за эти знания, он выяснит потом, а пока нужно понять, остались ли у него хоть какие-то силы.

Силы остались. Наверное, Танюшка – если это была она – поделилась с ним крохами, оставшимися у нее самой. Как бы то ни было, а Митяй мог не только идти, но даже бежать.

Они мчались теперь уже в настоящей, почти кромешной темноте. Чтобы не потеряться в этой гонке, они крепко держались за руки.

Они держались за руки, когда их бег оборвался перед приоткрытой, раскачивающейся на ветру калиткой.

– Соня, – сказал Митяй, сбивающимся голосом. – Соня, жди меня здесь. Что бы ни случилось, не заходи в дом. Обещай!

Что-то уже случилось. Что-то страшное. Стрелки на его наручных часах указывали на то, что отведенное им время, вышло. Кажется, вышло.

И собачонка молчала. Ведь была же тут какая-то собачонка…

– Митя… – Соня больше не держала его за руку, она вцепилась мертвой хваткой в руку Митяя. Она боялась.

– Соня, обещай! – сказал он, наверное, слишком резко, потому что она разжала свою ладонь. Попыталась разжать, но Митяй не позволил. – Соня, я пойду сам. Все будет хорошо.

Не будет. Кажется, уже никогда не будет хорошо. Так уж несправедливо устроен этот мир. Но Митяй хотя бы попытается сделать его лучше.

Соня ничего не ответила, только молча кивнула.

– Где твой нож? – Он не стал дожидаться, нагнулся, вытащил ножик для корреспонденции из ее сапога, вложил в руку. – Вот. Бей сразу… – А куда бить упырю этой игрушкой? – Нет, подожди!

Из-за пазухи он вытащил осиновый кол, протянул Соне.

– Вот этим бей. Прямо… – Митяй запнулся.

– Прямо в сердце, – закончила за него Соня. – Не волнуйся, Митя. Не волнуйся за меня.

Он волновался, но говорить об этом не стал. Не осталось времени.

– Я вернусь. – Вот что сказал Митяй, ныряя в тревожную темноту двора.

Собачонка нашлась… Она лежала на боку недалеко от ведущей к дому тропинки. Наверное, до последнего пыталась защищать своего хозяина. Ее убили выстрелом, а потом пинком отшвырнули в сторону. Сволочи! Одна клыкастая фашистская сволочь!

Доктор сидел за столом, спиной к входной двери. Захотелось позвать, окликнуть, но Митяй не стал. На ватных ногах он обошел стол, замер под укоризненным взглядом мертвых глаз. От подбородка на некогда серую, а сейчас бордовую сорочку стекала алая струйка крови. Доктора убили не выстрелом, доктору порвали горло быстрым, полным ярости и нетерпения движением. А перед этим, кажется, пытали. Нет, не кажется… Митяй сглотнул, отвернулся.

Опоздал ли он? Однозначно, опоздал! Тимофея Ивановича уже не спасти. Он отдал свою жизнь, защищая какую-то тайну. Защищая своего последнего пациента. Пациентку… Старенький, тщедушный, он не испугался и не поддался. Митяю очень хотелось думать, что не поддался. А иначе все, через что они прошли, будет зря. Что же это за цель, если на пути к ней ты теряешь друзей одного за другим?

Они все понимали, что Тимофей Иванович рискует. Наверняка, он сам понимал это лучше остальных. Боялся ли? Митяю этого никогда не узнать. Теперь самое важное для него – узнать, где Лидия, что с Лидией.

Когда-то он сам был пациентом Тимофея Ивановича. Не долго, всего пару дней. Но, помнится, батя узнавал у доктора, как быть с Митяем, если фрицы нагрянут с обыском. Батя спрашивал, а доктор что-то отвечал. Вспомнить бы, что. Тогда Митяя не волновали такие мелочи. Сказать по правде, его тогда мало что волновало, в таком он был состоянии. Но если напрячься, если вспомнить…

Выбор был невелик. И у самого Тимофея Ивановича, и у его пациентов. Летом – это был погреб, а зимой баня. Баня притаилась на краю участка за старой вербой, издалека она могла сойти за сарай. Вот только не было у доктора никаких животных, кроме собачки. Животных не было, а баня была. А сразу за баней – густо поросший ивняком берег небольшой речушки. Если уходить по воде, собаки не возьмут след. Это Митяй узнал еще в партизанском отряде. Наверное, предполагалось, что тот, кого доктор будет прятать в бане, сможет уйти сам, без посторонней помощи. Лидия бы смогла? Митяй не знал, но собирался выяснить.