Усадьба ожившего мрака

Земля под ногами вдруг зашевелилась. В первое мгновение он подумал, что попал в какую-то ловушку, припорошенную прошлогодними листьями яму. Но земля шевелилась… Тут же на память пришли разговоры о том, как упыри выбираются на свет божий из своих могил. Вот на что это было похоже!

Сева отпрыгнул в сторону, поудобнее перехватил осиновый кол, приготовился отбиваться. Или нападать. Это уж как повезет.

Лунного света хватало, чтобы видеть происходящее если не в деталях, то достаточно четко. В кромешной темноте, наверное, его нервы сдали бы быстрее, но он мог видеть…

В том месте, куда он всего пару секунд назад ступил ногой, сейчас что-то происходило. Побуревшие, слежавшиеся за зиму листья вдруг взметнулись в воздух фонтаном. Сева отступил еще на два шага, занес кол для удара, но из образовавшейся ямы, показалась не скрюченная упыриная рука, а черная когтистая лапа. Сначала одна, потом вторая. На поверхность из-под земли выбирался зверь. И Сева догадывался, какой именно.

Митяй не соврал, когда рассказывал, как плохо нынче выглядит Горыныч, как мало от него осталось после нападения того, что казалось Горынычу огненными осами. Кожа, кости, жгуты мышц и сухожилий, клочья шерсти. Шерсть по большей части была на двух собачьих мордах и немного на лапах. Все остальное представляло с собой одновременно жалкое и пугающее зрелище.

Темный пес выбрался из своей норы, беззвучно ощерился. Сева снова попятился. Кто его знает, что осталось у Горыныча от воспоминаний? Может вообще ничего не осталось.

Горыныч потянулся. Хрустнули кости. Или не кости, а мышцы? Но звук был мерзкий, словно бы кого-то рвали по живому. Только вот не по живому, а по мертвому. Две головы повернулись к Севе, третья костяная осталась безвольно висеть на шейных позвонках. И огонь в черных глазницах не горел. Не потому ли, что Костяная башка был сейчас не здесь, а рядом с Танюшкой?

– Горыныч, это я, – сказал Сева шепотом. – Помнишь меня?

Горыныч помнил. Все еще скалясь, принюхиваясь, неуверенно припадая на передние лапы, оглядываясь по сторонам и нервно сшибая хвостом тонкие деревца, он двинулся к Севе. Сева решил не отступать. Да и куда ты денешься от Темного пса?

– Хреново выглядишь, – сказал он и протянул руку.

Без руки он мог остаться в считанные мгновения. Без руки и без головы, если уж на то пошло. Может, потому и струсил, зажмурился?

Мгновения тянулись одно за другим, а рука и голова оставались на месте. Разве что ладонь опалило холодом. Так всегда бывало, когда Горыныч оказывался слишком близко. Сева открыл глаза.

Он не ошибся, Горыныч был близко, так близко, что их разделяло всего несколько сантиметров. Темный пес щурился двумя парами красных глаз, а Сева вдруг подумал, что свет этих глаз уже не такой яркий, как раньше. Поубавилось света. И жизни тоже поубавилось, если тут вообще уместно говорить про жизнь.

– Ты как? – Сева осторожно погладил Горыныча по средней голове. У Митяя в любимчиках была Костяная башка, а ему вот нравилась средняя.

Горыныч оскалился, тихонько заворчал. Шерсть под ладонью Севы была холодной и колючей, как покрытая инеем сосновая ветка.

– А я вот пришел за твоей хозяйкой. Ты же помнишь Танюшку?

Глупый вопрос. Если Горыныч помнил его, то уж свою хозяйку точно не забыл.

– Я знаю, что тебе туда хода нет. – Сева убрал руку. – Но я могу попробовать. Как думаешь?

Он в самом деле ждал от Горыныча если не ответа, то хотя бы какого-то знака. Пусть трехглавый пес не может помочь им на территории поместья, но здесь, в Гремучей лощине, его помощь может оказаться неоценимой.

Вот только не последовало ни ответа, ни знака. Горыныч стоял недвижимый, смотрел прямо перед собой. Сейчас он как никогда походил на диковинное чучело – плод трудов и фантазий сумасшедшего таксидермиста. Что же им теперь делать? Какой теперь от Горыныча толк?

Сева уже начал терять терпение, когда костяная голова Горыныча вдруг дернулась и уставилась на него красными глазами.

– С возвращением, Костяная башка, – сказал он и криво усмехнулся. – Ты же здесь? Есть кто в домике?

В домике точно кто-то был, потому что Костяная башка клацнул челюстями. То ли угрожающе, то ли предупреждающе.

– Что? – спросил Сева. – Что ты хочешь мне сказать?

Если Горыныч и хотел ему что-то сказать, то не совсем понимал, как это сделать. С Митяем у него, наверное, получилось бы проще, но Митяя здесь не наблюдалось, а у самого Севы не было времени.

– Мне пора, – сказал он после недолгих колебаний. – Не знаю, какие у тебя планы, но мне пора к Танюшке. Еще увидимся.

Он попытался обойти Горыныча, но тот не позволил. На запястье Севы крепко, но пока еще не больно сомкнулись челюсти Костяной башки, а две другие головы угрожающе заворчали. Наверное, это что-то значило. Жаль, что Сева не мог понять, что именно.

– Чего ты хочешь? – спросил он, не пытаясь высвободить руку, которая уже до плеча онемела от холода. – Я что-то должен сделать?

Две собачьи головы синхронно кивнули. Свет в глазницах Костяной башки вдруг на мгновение погас, а потом снова вспыхнул. Вспыхнул, погас… Вспыхнул, погас…