Ущелье Самарья, в следующий вторник

У дверей собора молодая женщина-экскурсовод рассказывала группе невысоких бородачей об истории здания. Несколько удивившись, Пьер понял, что это гномы, и, судя по тому, с каким тщанием некоторые их них зарисовывали фрагменты фасада, мастера-камнерезы. Двое гномов постарше отошли от группы и, задрав головы и приложив к глазам что-то вроде подзорной трубы, изучали стремящийся к небесам шпиль южной башни и ожесточенно спорили.

Лавернье покрутил головой и пошел в сторону железнодорожной станции. Из крохотного кафе пахло ванилью и свежей выпечкой, и он невольно замедлил шаги. В животе тут же забурчало, и, махнув рукой, мужчина толкнул деревянную резную дверь и вошел. Прозвенел колокольчик, и откуда-то из дальних комнат вошла молодая женщина.

– Добрый вечер! – приветливо сказала она. – Присаживайтесь, вон у окна удобный столик. Меню у нас нет, но сегодня очень удачный луковый суп и грушевый пирог к кофе. Будете?

– Буду! – улыбнулся Пьер. – Вот уже который день хочу лукового супа!

Обеденный зал был совсем небольшим, на пять столиков. На стенах висели картины, и, ожидая своего заказа, он ходил вдоль стен и их разглядывал. Рисунки были хороши: пейзажи городка, виды собора, несколько портретов, пара натюрмортов. Да, действительно отличная живопись – настолько, что он готов был бы найти их автора и купить несколько для своего магазина.

Тут принесли еду, и он отвлекся от картин.

Суп оказался густым и огненным, на его поверхности золотилась поджаристая сырная корочка, и рюмка домашней яблочной водки пришлась весьма кстати. Когда Лавернье уже доедал пирог, из кухни в зал неторопливо вышла пожилая дама, до такой степени схожая с хозяйкой, что сразу стало ясно: бабушка. Она двигалась уверенно, но он сразу понял, что женщина слепа. Подойдя к его столику, она спросила:

– Вам все понравилось?

– Да, мадам, все было замечательно. Примерно, как в моем детстве, тетка пекла такой же пирог в мой день рождения.

– Вы родом откуда-то с юга… Авиньон?

– Арль, мадам.

– Арль… А я из Экса, меня зовут мадам Монбельяр, Жанна Монбельяр.

– Пьер Огюст Лавернье, антиквар, – представился он в свою очередь. – И правда, мы с вами соседи.

– Соседи, – согласилась она, потом добавила. – На выставку приезжали?

– Да, у меня магазин в Лютеции, – Пьер вспомнил, что хотел узнать об авторе рисунков. – Скажите, мадам, то, что развешано на стенах, картины – это рисовала ваша внучка?

– Жюльена – моя правнучка, – улыбнулась слепая. – Нет, это я рисовала.

– Вы? Но как же?…

– Мне это не мешает. Пейте кофе, я покажу вам.

Она быстро прошла в кухню и почти сразу вернулась с альбомом и карандашом; положила альбом на стол перед собой, замерла на мгновение и несколькими точными движениями нарисовала мужское лицо. Потом повернула к Лавернье, и он узнал в чуть карикатурном изображении себя. Пожалуй, так точно его еще никто не видел, как эта слепая женщина: шрам на левой брови, чуть кривой нос, жесткий взгляд синих глаз и улыбка, готовая стать недоброй ухмылкой.

– Вы… мастер, – медленно сказал он.

– Спасибо.

– Где-то выставлялись?

– Нет, я для себя рисую. Ну, друзьям дарю или вот так, как вам, – она подвинула к Пьеру лист с портретом.

– Я бы… – он собирался предложить купить несколько ее рисунков, но неожиданно для самого себя сказал, – Я хотел бы с вами посоветоваться. Так сложилась жизнь, что мне в наследство достались необычные краски и связанная с ними проблема…

В нескольких коротких фразах он рассказал мадам Монбельяр историю получения наследства Павсания, и добавил:

– Сколько раз я уже себя ругал, что ввязался в это дело!

– Кто знает, может быть, все еще повернется другой стороной, – пожала плечами женщина. – Так что именно вы хотели бы спросить у меня?

– Понимаете, мадам Монбельяр, я обсуждал эту историю с магами, краски-то магические. Но нужно знать и мнение художника. Настоящего художника.

– Вы считаете меня?…

– Безусловно.

– Ну, хорошо, – ответила она с сомнением. – Я не маг, как вы поняли, но Дар у меня есть. Он появился после того, как я потеряла зрение. Диабет, какая-то неявная форма, болезнь вызвала неврит зрительного нерва, а диагноз поставили уже слишком поздно. Мне было всего девятнадцать, я училась в художественном колледже и была в отчаянии оттого, что не смогу больше рисовать. Дар пришел словно бы в ответ на это отчаяние. Не могу объяснить, как он действует… Да вам и не нужно это, наверное. Так вот, о ваших красках. Наверное, их можно использовать во благо; ну, например, дать умирающему несколько дней без боли, согреть замерзшего или подарить парализованному вечер на берегу моря. Для того, чтобы сделать такой рисунок, довольно и умелого ремесленника. Ваш покойный друг с таким и работал, не правда ли? А настоящий художник пропустит эти заклинания через себя, и магия его живописи соединится с химией красок и словами, несущими магию. Даже если вы будете читать одно и то же заклинание, а мастер станет изображать ту же модель и сюжет, все равно: у Тициана и у… ну, не знаю, у вашего тезки Ренуара, получатся совершенно разные картины.