Услышь нас, Боже

Мореход лежит без чувств, ибо сверхъестественная сила стремит корабль к северу быстрее, чем это способна выдержать человеческая природа.

промежутки времени – оглушительным стуком молотов, словно там прятались тайные гарпунщики некоего загадочного Ахава и рьяно ковали свои орудия, причем временами этот грохот умолкал и, несомненно, был связан с гребным винтом, но звучал так зловеще, что я, не зная, как объяснить это Примроуз, сказал ей, что, по морскому обычаю, старший механик во время шторма поручает своим несговорчивым кочегарам сбивать ржавчину в трюме (Примроуз не поверила, но серьезно кивнула), чтобы они не унывали, не скучали и не теряли присутствия духа; а в довершение всего, тоже через равные промежутки времени, из-за стены между нашей каютой и каютой радиста доносились такие звуки, будто там запускали отбойный молоток – те самые звуки, какие Сашеверелл Ситуэлл научил нас ассоциировать с завершением радиопередач или с вечерним приветствием полтергейста. Лежа на койке, когда есть возможность лежать, явственно ощущаешь, как под тобой, словно женщина в экстазе наслаждения, корчится и содрогается весь корабль, а когда смотришь на шторм, на гигантские волны, что вздымаются прямо над нами, будто мы очутились в жерле вулкана, кажется невозможным, что пароход выдержит столь суровое испытание; ужасные непостижимые звуки доносились и из закрытого камбуза двумя палубами ниже, где еще днем очень сильно обжегся кок; и все же волны ни разу не добрались до нас через распахнутый иллюминатор, мы пребывали в безопасности посреди хаоса, ветер крепчал, завывал, будто стая волков, пароход шел вперед, и меня не оставляло ощущение, что изведать нечто подобное невозможно, а вдобавок я странным образом чувствовал, что происходящее сейчас как бы вовсе не происходит. …Нынешней ночью, при сильном шторме с Азорских островов, наша каюта – каюта старшего артиллериста – оказалась с подветренной стороны, и при юго-западном ветре можно было оставить иллюминатор открытым и смотреть на высоченные волны, кренящие корабль в сторону, защищенную от ветра, и сами летящие в ту же сторону, будто мантии докторов богословия, их курчавая пена – словно руно ягненка; вой ветра в снастях поднялся до такой пронзительной высоты, что звучал почти фальшиво, как киношный ветер, овевающий дом с привидениями, все судно и правда звучало как дом с привидениями в крайне преувеличенной форме: лязг цепей, неземной звон, необъяснимое бряцание, странный треск и внезапный кошмарный свист; снизу, из машинного отделения, доносился невообразимый грохот ударов, оглушительный скрежет и рев, сопровождаемый – по какой-то неясной причине и через равные

Нам пришлось изменить курс, говорит шкипер. Идем по расчетам, практически наугад.

Сверхъестественное движение замедлилось. Мореход очнулся, и возобновляется ему назначенная епитимья.

Безумная игра в шахматы со шкипером в его каюте: столы и стулья большей частью прикреплены к полу, все остальное привязано тросами, так что каюта напоминает тренировочный зал циркача-эскаписта – как мне не нравится эта фраза! – и все равно время от времени что-нибудь да падает, хлопает крышка пианино, шахматные фигуры на стерженьках вставляются в отверстия доски… бутылка виски возле столика припрятана в шкиперов сапог на меху, потому что сапог не упадет, виски в основном для меня, шкипер почти не пьет; эти шахматы – его идея о часовом отдыхе вместо сна, он вызвал меня к себе среди ночи, словно я – средневековый придворный, покорный любому капризу своего короля; бросок в штурманскую рубку как рывок по полю, когда после схватки за мяч мчишься с ним к зачетной линии, обойдя всех 15 противников, которые в данном случае не люди, а вещи, к счастью статичные; радист не спит уже трое суток, выглядит полумертвым, бедняга, то и дело врывается в капитанскую каюту с идиотскими сообщениями о хорошей погоде и легком бризе в Балтийском море, меж тем как сцена снаружи, когда можно хоть что-нибудь разглядеть, напоминает низвержение в Мальстрём. Другие, более серьезные радиосводки всегда сопровождаются оговоркой «Данные сведения не предназначены для навигации», что вызывает у шкипера язвительный смех. Очевидно, наше дело труба, хотя шкипер не собирается говорить мне, в чем проблема, по крайней мере сейчас не собирается; все равно в таком грохоте мы не услышим друг друга. Однако шкипер чертовски угрюм и серьезен, что не мешает ему разгромить меня в партии в пух и прах. Гризетта, маленькая кошечка, в восторге от всех эскапистских приспособлений, устроенных исключительно «для ее удовольствия». Я настолько сосредоточился на игре, что забыл присмотреться к мостику, который казался неестественно темным, чтобы разглядеть, есть ли кто за штурвалом. Примроуз я сообщаю, что там кто-то был, но, да поможет мне Бог, я уверен, что нет. …