Услышь нас, Боже

…О бог пучины! Обуздай же ад
Встающих к небу волн! <…>
О буря, да когда же ты утихнешь?
Все заглушаешь ты. Свистки матросов
Для уха смерти все равно что шепот[80]

.

Спасибо, что не шесть коротких свистков, за которыми следует один длинный.

На самом деле, как я теперь понимаю, многие жизни были спасены непогодой, не позволявшей покинуть судно.

Sonnez les matines!
Sonnez les matines!

Три сигнала SOS одновременно. Радио за стеной трещит, как малая буря внутри большой. Радист говорит – сколько часов назад? – что костариканский танкер тонет уже третий день. Греческое и финское суда тоже терпят бедствие. Теперь еще и панамское. Греческое называется «APIΣTOTEΛHΣ», видимо, чтобы скрепить наше единство, поскольку судьба самого Аристотеля не лучший пример. (На заметку: Аристотель предположительно утопился.) Мы все далеко друг от друга, и все отчаянно нуждаемся в помощи. Тем не менее утешительно знать, что мы не одиноки. По всей видимости, это один из сильнейших штормов в Атлантике за всю историю. Хотя поступающие сообщения по-прежнему «не предназначены для навигации».

Вентиляционные шахты поют в неистовой органной гармонии: «Услышь нас, Боже, с горней высоты!»

…Ни одно судно долго не выдержит такой бури – на пароходе старого типа половина команды была бы отрезана на полубаке. У нас отрезаны пассажиры, бедняги-сальвадорцы и проч.

Популярные заблуждения о французах, в том числе о матросах и офицерах этого судна (послание в бутылке):

…Что они в подавляющем большинстве гомосексуалисты. (На борту нашего корабля таких вроде бы нет. Хотя француз, как известно, способен жить счастливо и гармонично даже с самкой жирафа, не привлекая к себе внимания.)

…Что они в подавляющем большинстве неверны своим женам. (У всех женатых матросов и офицеров, с которыми я разговаривал, есть одно общее желание: вернуться домой к Рождеству и встретить праздник в кругу семьи. Хотя, может быть, это стремление присуще женатым морякам.)

…Что они злые. (Ваша консьержка, возможно, и злая. Мадам П. П. именно такова.)

Как бы тяжко им ни было, какие бы лишения они ни терпели, я уверен, ни в самой Франции, ни где-либо еще вы никогда не встречали француза, который являл бы собой столь же печальное зрелище отчаяния и деградации, какое мы практически ежедневно наблюдаем на улицах канадского Ванкувера, где у вас на глазах разваливается на части человек, отвернувшийся от природы, не имеющий ни наследия красоты, ни веры в цивилизацию, где Бог стал стиральной машиной американского производства или автомобилем, каковой этот человек не желает водить как положено, и не обладающий американским размахом, что проистекает из веры в сам акт укрощения природы, поскольку Америка, исчерпав запасы природы для укрощения, обращает свой взор к Канаде и Канада чувствует себя загнанной в угол, хотя отдельно взятого канадца можно охарактеризовать как борца за охрану природы, раздираемого внутренними противоречиями. Эти сведения не предназначены для навигации. Может быть, в Канаде такая крайность вовсе не зло и предвещает рождение новой мудрости в этой стране, за что ей будет благодарна сама Америка.

…Что они плохие матросы. (Даже Конрад в своем самом язвительном настроении признал в «Корсаре», что они в числе лучших.)

…Что у них нет чувства юмора либо оно слишком плоское, грубое или попросту никакое. (Всегда найдутся любители «поржать в кресле Рабле»[81].)

Проспер Мериме писал то же о шотландцах. И об американцах, которых сажали за разные столики на Ривьере (во время Гражданской войны в Америке), «чтобы они не сожрали друг друга». Подобные заблуждения относятся также к американцам, британцам, евреям, мексиканцам, неграм и т. д. Вот пример универсального юмора, который оценят на любом языке: Гризетта бесится в течке.

Самый большой недостаток французов: они друг друга не слышат. Неудивительно, что их правительства падают одно за другим – или, вернее, они все говорят слишком много, причем одновременно и, наверное, поэтому даже не слышат грохота падений.

Молитва Пресвятой Деве, покровительнице всякому, кто есть один как перст.

Вот Пресвятая Дева, покровительница всякому, кто есть один как перст.

И всякому моряку в плавании.

И всякому безнадежному и отчаянному предприятию.

Молитва за трех сальвадорцев. За одного венгерского спортсмена. И за троих мингеров ван Пеперкорнов.

Тяжкая участь англичанина, на самом деле шотландца, или норвежца, или канадца, или негра из Дагомеи в душе, женатого на американке, в данный момент находящегося на терпящем бедствие французском судне, построенном американцами, и наконец осознавшего, что он – мексиканец, грезящий о белых скалах Дувра.