Успех

Он, Эрих, был более белокур и голубоглаз, чем большинство «истинных германцев»; многие из них не пожалели бы даже долларов, только бы стать такими же белокурыми и голубоглазыми, как он. Если бы все решалось одними внешними признаками, их у него столько, что хватит на двух представителей северной расы. Что за собачья чушь, будто они — залог творческих талантов. И, разумеется, такую дурацкую теорию создали как раз те, кто только этими внешними признаками и мог похвалиться. Творческие таланты, способность к героической ненависти и героической любви и тому подобное, словом, все, что считается особенностями северной души, — разве не присуще все это и коричневым людям, и желтым, разве не существует на берегах Тихого и Индийского океанов, равно как и на берегах Атлантики?

Дьявольщина! Его ведь и привлекало в этой теории как раз то, что она отменяла логику и взывала к вере. Было так заманчиво ублажать себя мечтой о «северном строе души», героической верой. Напитать ею свой тайный голод по мистике. Все в жизни решалось так просто, если человечество действительно делилось на героев, на расу господ, самой природой предназначенных к владычеству, и на трусов, рабов, предназначенных к повиновению.

Он был весел и дерзок, против него не в силах были устоять ни женщины, ни мужчины. Кто-кто, а он принадлежал к народу-владыке, творцу мировой культуры. Разве мог он быть сыном этого дергающегося истерика, этого Гейера? Да никогда в жизни! Всем нутром он презирал старика, которого с такой великолепной северной хитростью облапошила его, Эриха, мать.

И все-таки хотелось бы внести в это окончательную ясность. Случалось, он ловил себя на жестах, на неуловимых повадках, которые в свое время замечал у старика. Возможно, то был результат бессознательного подражания, обычная переимчивость. Надо бы хорошенько проанализировать это сходство со стариком. Профессор Цангемейстер из Кенигсберга изобрел фотометр со шкалой, отмечавшей малейшие реакции крови. Стоит смешать кровяную сыворотку двух людей, и сразу получается помутнение или осветление. С помощью фотометра можно определить их степень, вычертить кривую. За единицу времени смесь сывороток двух кровно близких людей дает такое-то помутнение, двух чужих — такое-то осветление. Этим способом можно доказать многое. Но как заставить старика сделать кенигсбергскую пробу крови?

Женщины вроде Инсаровой млеют от него, а Иоганна Крайн смеялась. Гнусная штука — оказаться родным сыном такого вот доктора Гейера. Она типичная баварка. Ортодоксальные расисты считают баварцев неполноценными. Они круглоголовы, homines alpini, принадлежат к динарской расе, к тому же испортили свою кровь, смешиваясь с римлянами и вендами.

Студент Егер покончил с собой, потому что стыдился отца.

Когда Эриху случалось рассказывать в партийных кругах о сплетнях, будто доктор Гейер его отец, все начинали ржать. Можно ли было поверить, что у этого молодцеватого, подтянутого юноши подобный родитель? Его осыпали грубовато-добродушными насмешками.

Недавно у него на квартире, увешанной слепками с собачьих морд, собралось много народу; все пили, валяли дурака, и Эрих Борнхаак, решив повеселить компанию, поставил граммофонные пластинки с еврейскими песнями. Сперва гости покатывались со смеху, потом им наскучило слушать. Под конец уже слушал один Эрих, остальные занимались кто чем. Песни были задушевные, трогательные, экзальтированные. Тоска по матери, радость, когда было чему радоваться, плач по убитым во время погрома.

Совсем поздно пришел Кленк — это была большая честь. Узнав, что Эрих устроил концерт из еврейских песен, он во всю глотку захохотал и потребовал повторения. Сперва Эрих под всякими предлогами отнекивался, а когда Кленк стал настаивать — наотрез отказался.