Эдвард и их совсем скорая, приближающаяся встреча с Джеромом, волнует меня не меньше.
Наконец, женщина останавливается.
Выглядываю вперед, отрывая глаза от черного пола.
- Последняя дверь, Изабелла, - чуточку дрожащим голосом сообщает она, - я буду в главном коридоре, если понадоблюсь.
- Спасибо, - отвечаю, ободряюще глядя на неё.
Прикусив губу, Марлена обходит нас с Джерри, удаляясь из поля зрения.
Нет, думаю, сегодня звать её не стоит. Нужно дать прийти в себя.
- Пойдем? – слегка нервно сжав ладошку мальчика, спрашиваю у него.
Полное энтузиазма белокурое создание быстро-быстро кивает головой, выражая свое крайнее нетерпение.
Это заставляет меня усмехнуться.
Двенадцать шагов, разделяющие начало коридора и его конец, мы преодолеваем вместе достаточно быстро. Двигателем прогресса является Джером, не дающий мне остановиться даже на миллисекунду.
Ну и вот он, момент истины. Нужная дверь перед глазами.
Коротко вздохнув под ожидающим взглядом ребенка, негромко стучу. Мне кажется, так правильнее. Марлена всегда стучит, прежде чем зайти.
Впрочем, надобности в стуке явно не было. Ни единого звука, даже самого тихого, из-за деревянной поверхности не раздается.
Это приглашение войти или посыл к черту?
Вряд ли второе, домоправительница сказала, ей было велено нас позвать. Значит, входить все же можно. Хорошо.
Обвиваю пальцами ручку, осторожно поворачивая её, дабы открыть дверь. Та с легкостью поддается.
Спальня не изменилась. Разве что, стала чуть менее темной. На иссиня-черный кожаный диван наброшен фиолетовый плед и парочка маленьких подушечек. На журнальном столике аккуратной стопкой сложены два одеяла, огромная пачка салфеток, два стакана и лишняя, точь-в-точь кроватная подушка. Видимо, запасная.
Эдвард здесь, мы не ошиблись.
Переступаю порог, позволяя Джерри пройти чуть дальше, чтобы закрыть дверь. Негромкий её хлопок эхом разносится по комнате. Тишина и серость, царящая здесь, не разбавлены ни солнечным светом, ни стрекотом какой-то птички, который мы с Джеромом могли слышать в его обители. Тихо. Слишком.
- Эдвард? - нерешительно зову я, проходя вместе с малышом вглубь комнаты. Его ладошка по мере приближения к кровати, на которой я и нахожу мужчину, сжимается сильнее.
Мой похититель лежит среди красных простыней и покрывал на широкой подушке, поднятой вверх и помогающей ему опираться на деревянную спинку. Его волосы уже не так сильно контрастируют с наволочкой. То ли они посветлели, то ли потемнела она. Впалые щеки и заострившиеся от резкой потери веса черты лица напоминают о случившемся даже лучше впадин под глазами, выцветших с насыщенно-багрового, до синего цвета, а окрашенное белилами лицо хоть и утратило ту мертвецкую бледность, по-прежнему не в состоянии вернуться к нормальному, живому человеческому цвету.
Ловлю себя на мысли, что сомневаюсь в прогнозе Флинна, да и в его квалификации тоже.
Неделя? Боже, ему бы месяц серьезного лечения в больнице, а не лежание здесь, в чертовой спальне!
Надеюсь, мое мнение изменится. В противном случае я могу наговорить доктору не самых лучших вещей…
Впрочем, как бы не были очевидны напоминания об отравлении, улучшения, пусть и мелкие (а прошли-то всего сутки!) тоже на лицо. Во-первых, Эдвард полулежит на подушке, а не устроен на ней пластом. Ночью, помнится, все, что было в его силах – поднять голову.
Во-вторых, глаза. Малахитовые, живые, утратившие мутность. Они почти такие же, как раньше. Как всегда. Только чуть более измотанные.
- Доброе утро, - я здороваюсь, робко улыбаясь, когда вижу, как взгляд мужчины, наподобие глазенок малыша, загорается огнем радости. В нем тоже мелькают все оттенки северного сияния.
Мой похититель кивает мне, но глаза от сына не отрывает.
Они оба смотрят друг на друга около десяти секунд, прежде чем я чувствую, как ладошка малыша отпускает мою.
Расслабляюсь, ожидая, что мальчик кинется к долгожданному папе, окончательно убедив его тройными темпами двигаться к выздоровлению, но все происходит совсем иначе.
Джером освобождается вовсе не за тем, чтобы побежать к отцу. Нет.
Он прячется за меня, крепко цепляясь пальцами за правую ногу. Больше чем на половину скрываясь от Эдварда.
Лицо мужчины вытягивается синхронно с моим.
- Солнышко? – оборачиваюсь, глядя на испуганные, широко распахнутые драгоценные камушки, - что такое?
Каллен немного изгибается, обеспокоенно ожидая ответа ребенка. Пламя в его взгляде безвозвратно потухает.
Джером кусает губы, съеживаясь. Боится.
- Эй, - искреннее недоумение и жалость к мальчику затапливает меня с головой, - все хорошо, папа в полном порядке.
Не верит. Даже не собирается.
Причина в этом? Он напуган видом отца?
Да уж, про подобное я не думала. И не могла даже подумать…
- Джером? – хриплый голос Эдварда прерывает меня и вынуждает Джерри резко вздернуть голову. Мой похититель, пробуя повернуться в сторону сына, морщится. Контуры морщин на его осунувшемся лице проступают слишком явно…
Для белокурого создания это становится последней каплей.