Усто Мумин: превращения

Наступила ночь, за нею утро, день, опять ночь — а Абсамат все еще не открывал глаз. На второе утро, наконец, открыл их и увидел над собой склоненное лицо безносой старухи. Долго глядел на нее невидящим взором, а та все стояла, склонившись и что-то шепча. И когда сознание озарило голову юноши — вспомнил он вчерашний день и со стоном приподнялся на локоть, но сейчас же лишился снова чувств — так много потерял он крови. Очнулся он не скоро — и то, что увидел, скорее, было похоже на бред. В дымной пещере у оврага трещал костер. Безносая махау (прокаженная) сидела, скрючившись, и, пристально глядя на огонь, все шептала-шептала какие-то заклятья и молитвы шамкающим ртом. Потом опять уплывало сознание; и так прошло несколько дней, но каждый раз, очнувшись, видел он ту же старуху, костер и черный от дыма потолок пещеры.

Так лежал Абсамат, и все было как сон. Вдруг ярко вспыхнула в нем мысль: за что все эти испытания? И вот недавнее прошлое стало ему ясно как день. Он был жесток с людьми и весь наполнен ложью, и чванством, и позорным стыдом за свое загадочное детство. И вот, когда <казалось, сам Бог вернул ему отца> отец сам вернулся к нему — он постыдился признать его и позволил даже надругаться над тем, кто говорил ему: сын мой, наконец я нашел тебя! Кто он, этот старик, откуда пришел? Он встретил его по дороге из Самарканда, возможно, что оттуда пришел он. И чем больше думал Абсамат, тем яснее сознавал он, какое великое преступление совершил.

— О, что я сделал, — воскликнул он, — нет мне оправдания.

— Боже, — молился он, — прими мое раскаяние. Кто вернет мне отца? Пусть будет он даже махау или неверным, все отдам, лишь бы отец мой вернулся ко мне. <Прости мне грех мой. Не прошу я у тебя ни здоровья, ни богатства, ни радостей, которые оно приносит, ни друзей, ни жены, прошу я у тебя — верни меня к отцу моему.> Одна мысль моя, одно желание и счастье — увидеть еще раз отца.

Так плакал он и метался в смертной тоске, и душа его очистилась страданием. И вот прошли долгие месяцы, раны стали срастаться, и Абсамат мог уже ходить без посторонней помощи. Старуха спасла ему жизнь, и Абсамат проникся к ней благодарностью. Но безумная махау часто странно смеялась и пугала этим Абсамата. Раз, взяв его за руку и прильнув к его уху, страстно зашептала:

— Ты никуда не уйдешь от своей Соро. Ты останешься с ней навсегда.

Тогда оттолкнул он от себя старуху и выбежал из пещеры. Прошел дождь, и в неровностях земли собралась вода. И тут он захотел омыть лицо свое, и когда наклонился к воде, то отшатнулся, увидев там отражение своего лица. Увидел он там на лице своем большие белые пятна и сразу догадался, почему была так рада безносая старуха. Спасая ему жизнь, она отравила эту жизнь ядом проказы. Да, куда пойдет он теперь, прокаженный, кто пустит его, даже отец будет прав, отвернувшись от махау. Горько зарыдал Абсамат и, отчаявшись в молитвах, решил уйти куда глаза глядят, лишь бы не оставаться с гнусной подругой своей.

<— Боже, дай мне скорее умереть, пошли мне ангела Азраила, но пока я жив, дай мне хоть раз еще увидеть отца моего.>

Ночью, когда еще не народилcя новый месяц, незаметно вышел он из пещеры и пошел к дороге, ощупью пробираясь среди колючих и редких кустарников джиды. Так шел он, скрываясь днем в стороне от дороги, боясь встречи с людьми и в сумерках снова выходя на нее, измученный ходьбой и голодом. И только через неделю тяжелого пути увидел он самаркандские аулы. Когда силы его, истощенные голодом, иссякли — добрался он под вечер до <нрзб> того аула невдалеке от Оби-Рахмат. Постучался в первые ворота. Открыл старик.

— Брат, прими пришельца.

— Уже поздно, я не знаю тебя, кто ты. Ступай дальше.

Но в голосе юноши была такая мольба, и по виду он не походил на вора.

— Постой, — окликнул его старик, когда юноша робко отошел от дверей. — Иди сюда!

Затем пропустил его в дом, накормил хлебом и дал ему ночлег под навесом. Измучившись, юноша сразу заснул и спал так крепко, что <проспал утреннюю молитву, очнулся, когда>, очнувшись, увидел, что солнце было уже высоко. Желая <совершить омовение> умыться, он окликнул хозяина, и тот, выйдя из дому, вдруг в ужасе отпрянул от него:

— Как смел ты войти в дом мой, прокаженный! Скорей, скорей уходи!