Усто Мумин: превращения

Тотчас вышел юноша из дома бывшего слуги своего (ибо кто был он теперь, Абсамат узнал его). Закрыв лицо руками, шел он по улице, не отрывая рук, и все смотрели на него, смеясь. Кто этот чужестранец, который не смог даже вымыть руки и ноги свои в такой день, когда все жители надели лучшие одежды свои — ведь сегодня Оби-Рахмат, день, в который Азраил пролил свои первые очищающие слезы. Но юноша, горько рыдая, шел мимо празднично разодетой толпы все дальше и дальше, ища лишь места, где мог бы до ночи скрыть лицо свое от людей. Так шел он и пришел вскоре в Оби-Рахмат, и, выбрав себе уединенное место у ручья, прилег на розовый гранит. А так как усталость клонила его ко сну, то он незаметно уснул и проснулся, когда уже смеркалось. Тут только увидел <узнал он, что сегодня первая весенняя луна, и увидел он на вечернем небе тонкий нежный серп народившегося месяца, обратил к нему лицо и прочел установленную молитву. Затем всем сердцем своим воззвал он к Богу: Боже, верни мне> он молодой тонкий месяц на небе и вспомнил, что сегодня большой праздник и что по народному поверью в эту ночь особенно целебны обирахматские воды.

* * *

Текст не завершен, однако о его финале читатель может догадываться. Развязка по законам метатекста должна быть благополучной: раскаявшегося грешника излечат воды источника Оби-Рахмат, отец обнимет своего блудного сына…

Приложение 3. Автобиография Николаева Александра Васильевича [506]

Родился я в семье военнослужащего в г. Воронеже в 1897 г.

Отец мой прекрасно рисовал и разбирался в вопросах искусства. В развитии моем как художника благотворно сыграло то обстоятельство, что первым моим учителем рисования был Н. К. Евлампиев, окончивший Казанское художественное училище в мастерской Фешина. Евлампиев дал мне основу реалистического рисунка. Позднее, а именно в 1916–18 годах, известный воронежский художник академик Бучкури развил и укрепил во мне основы, преподанные Евлампиевым.

В 1919 г. я встретил в г. Воронеже художника Московского свободного театра Вячеслава Иванова, который увлек меня театрально-декоративным искусством. С его помощью я был направлен в Москву во 2-е Государственные художественные мастерские к Малевичу, занимавшему крайне левое крыло советского искусства. Однако сугубо формалистические изощрения рассеялись, как только я ближе столкнулся с жизнью.

Мобилизованный в Красную армию вместе с моим другом А. Г. Мордвиновым и находясь вплотную с красноармейской массой, я убедился во всей никчемности и лживости формалистического толка.

Прослужив политруком в Стрелковом полку 6-й Рязанской дивизии в начале 1920 г., я по мандату Комиссии Туркцика с группой молодых художников и архитекторов был направлен в Ташкент для укрепления и развития культуры и искусства в Средней Азии.

Самарканд, куда я приехал из Ташкента, произвел на меня совершенно чарующее впечатление. Поступив на работу в Самкомстарис, я с увлечением занялся зарисовками памятников старины и окружавшей жизни.

Работая одновременно с народными мастерами, я изучал на практике богатый орнамент народного искусства.

В 1925 г. я переехал в Ташкент. Наличие большой художественной среды дало мне возможность найти применение тому, что я нашел в Самарканде, а именно — знание быта и искусства узбекского народа. Участвуя на собраниях филиала АXРРа, я недолго в нем состоял, т. к. Ташкентский филиал только по названию был революционной организацией, а фактически объединял скорее пассивную часть художников — учителей рисования, дилетантов и т. д. Наиболее активная группа молодых художников сорганизовалась в обширном издательстве «Правда Востока» и «изил Ўзбекистон». В эту группу входили художники Рождественский, Мальт, Шах-Назаров, я и другие. Основной тематикой всех наших работ были: земельная реформа, раскрепощение женщины, борьба за новый быт и советскую культуру. Помимо указанных работ графического порядка, я немало сделал живописных работ станкового характера в масле и эмульсионной темпере. Некоторые из этих работ приобретены музеями Ташкента и Самарканда («Перепелиный бой», «Дутарист» и др.). Признанием меня как одного из ведущих графиков Ташкента явилось иллюстрирование книги персидского писателя Каземи «Страшный Тегеран».

Участвуя на всех республиканских выставках в Ташкенте и выставках узбекских художников в Москве, я раз от разу углублял тематику, стараясь отойти от стилизаторства и остатков бездушного формализма.