Усы за двенадцатью замками

Правый дом, примыкающий к музею, был полностью забран строительными лесами, на которых обыкновенно суетились рабочие, но сейчас стройка пустовала из-за выходного дня. Вскоре здание, пострадавшее от налётов сильнее прочих, должны были восстановить, и в нём тоже начала бы теплиться жизнь.

– Просто кошмар, что творится, Юлий Петрович, – сзади подкрался старший инспектор Полковников, накидывающий себе на плечи старенькое меховое пальто, – по прогнозам сегодня будет новый снегопад. Город и так засыпало, а завтра что будет, никому неизвестно… Ещё и те дурни подъезд перекрыли!

Сытое лицо полицейского чиновника исказила гримаса злости, и он кивнул на грузовик внизу, усеянный праздничными деревьями.

– Чёрт-те что!

Мне было жаль Полковникова, чью машину заперли в маленьком тупике нерадивые рабочие, но больше всего меня интересовало дело.

– Что сказал директор музея? – поинтересовался я.

Полковников глянул искоса. Как у детектива частного сыска у меня не было прав задавать вопросы о ходе официального следствия, но инспектор ценил силу авторитета, а к настоящему моменту я уже успел обзавестись кое-какой популярностью в газетах.

– Ничего существенного, – сухо ответил Полковников. – Грабитель пробрался в музей по строительным лесам. Разбил это окно, как видите. Поскольку оно на верхнем этаже, то сторожа внизу ничего не услышали. Похитил статуэтку из закрытого зала и ушёл тем же образом. Работали грамотно, судя по тому, что здесь не осталось никаких существенных следов. Сейчас пошлю пару ребят осмотреть леса…

– Вряд ли вы найдёте там что-то стоящее, – я вновь обернулся к высокому окну, в осколках которого отразилось усталое лицо с венгерскими усами, из-за которых я отлично смотрелся на фотографиях газетчиков. – Все следы скрыл снег. Грабитель выбрал идеальную ночь.

– Это верно, – вздохнул старший инспектор.

– Но вместе с тем расстояние от края лесов до музейного балкона приличное. Навскидку, инспектор, по-вашему, сколько здесь будет?

– Я бы дал метра четыре, может быть, четыре с половиной, – Полковников равнодушно пожал плечами.

– Здесь без малого шесть метров.

Я не стал говорить инспектору, что прежде, чем зайти в музей, я внимательно осмотрел место проникновения снаружи. Леса были не слишком надежными, на мой взгляд, и их безбожно шатало из стороны в сторону, но если на них умудряются работать строители, то чем я хуже?

– И что это может означать, Юлий Петрович?

– То, что человек, совершивший ограбление, должен быть олимпийским атлетом.

– Дело за малым – допросить каждого спортсмена в городе, – хохотнул Полковников, а после тяжело вздохнул, вспомнив кое-что:

– Не знаю, как насчёт атлетов, но вас хотел видеть директор музея. Довольно своеобразный господин, если можно так выразиться.

После этого старший инспектор попрощался со мной и ушёл ругаться с водителем фургона.

Я бросил последний взгляд на гранитный пол балкончика за окном. Тончайшие белёсые прожилки камня с этой стороны очень походили на огромную паутину, в которой затаился хваткий паук, ожидающий свою мушку.

Директора я застал на ногах, пристально изучающим величественный стеллаж с книгами, который безраздельно занимал всю стену. Хозяин кабинета опирался на чёрную лакированную трость с гранёным серебряным набалдашником. Он водил взглядом по верхним полкам, добраться до которых можно было только при помощи стремянки.

– Доброе утро, Юлий Петрович, – директор улыбнулся, стоило мне перешагнуть порог кабинета. – Весьма кстати, что вы почтили нас своим присутствием так скоро.

Это было сказано так, словно это не он нанял меня для поиска его пропажи.

– Надо же! Сам великий Юлий Нестор! – неожиданно воскликнул хозяин кабинета, крепко пожимая мне руку. Пожалуй, даже излишне крепко. – Не так уж часто встретишь людей, о которых до того читал только в газетах!

– О ком только нынче не пишут, – я пожал плечами. – Не так уж я и знаменит.

– Не скромничайте, Юлий Петрович! – директор шутливо пригрозил мне пальцем. – Разве это не вы раскрыли дело семи нефритовых лотосов?

– Именно я.

Директор явно был в восторге от того, что проделал домашнюю работу. Впрочем, я сам виноват в этом. Когда выносишь на свет Божий артефакты древнейшей эры, из-за поисков которых только в этом столетии отдали жизни многие дюжины людей… народ не сможет пройти мимо.

Лавр Николаевич Сухатовский вдруг перестал улыбаться. Ещё секунду назад директор был простым обывателем, встретившимся с человеком, о котором читал в газетах, но теперь он преобразился. Его лицо будто превратилось в восковую маску, и только мерцающие льдинки глаз прорезали внезапно выросшую стену безразличия.

Он не был ещё стариком. По крайней мере, по возрасту. Сухатовский был всего на двадцать лет старше меня, а значит, ему не было и пятидесяти, но судя по тонкой паутине морщинок, жизнь его всё же потрепала.

Краем глаза я заметил номер на запястье у директора, а он в свою очередь перехватил мой взгляд.

– А! Любопытная штука! – директор чуть закатил рукав, и я увидел чернильный знак во всей красе. – Осталось на память от нашей славной революции.