– Ой, да брось, Лил, – говорит Лайонел тоном, которым (догадка Лили) наверняка разговаривает с недовольными клиентами. – Может, ты еще что-нибудь…
– Хватит. Я рассказываю не для того, чтобы о себе поговорить. А потому что это в мамином стиле.
И это правда. Но правда еще и в том, что в глубине души Лили, пожалуй, действительно не хочет говорить о себе. Не получится и дальше делать вид, что она не знает о проблемах, которые придется решать, когда будет улажено все, что нужно уладить после смерти Рут. Например, платья на Пурим. На следующее утро после того, как мама согласилась научить Лили шить, Лили взяла напрокат швейную машинку и настроила, как сказала Рут. Однако на следующий день Рут была слишком утомлена и не вставала с постели. Теперь машинка, так ни разу и не использованная, стоит у нее на столе, а платья до сих пор не готовы. Следующая проблема – Адам. Или не Адам, а, скорее, Хэл. Он продолжает приглашать Лили с детьми в безымянную пиццерию по четвергам и занимает не последнее место в ее мыслях во время ночных забав с Адамом. Адам думает, что совместные вылазки Лили и Хэла с детьми – это здорово. Да и сам Адам в выигрыше – на кровати, на кухонном столе и на коврике в ванной. Так, может, и нет никакой проблемы? Адам и Хэл по-прежнему встречаются по работе, Хэл даже проводит презентации перед начальством Адама, и его харизма очень кстати. К тому же теперь все это наверняка в любом случае прекратится. Сидя за барной стойкой между братьями, Лили и представить себе не может, что у нее когда-нибудь снова возникнет физическое влечение – к Адаму, к Хэлу, к кому угодно. Она даже с кровати по утрам с трудом встает.
«У тебя нет права завидовать», – сказала мама.
Что же тогда ей остается?
И эта проблема, без сомнения, самая серьезная и заслоняет собой остальные. Чем Лили заниматься в жизни? Кроме как быть матерью. И дочерью. И спать с собственным мужем, фантазируя о его друге и коллеге. И пытаться спасти Рут. Ведь Лили есть кого спасать. Ей дано предназначение, хоть и в стиле двадцать первого века, в американской, эгоцентричной версии. Но у Лили, в отличие от Эсфири, ничего не вышло. Теперь, когда не стало Рут, кто будет подталкивать Лили? Побуждать ее стремиться к большему, чем полупрофессиональная лажа со стиркой (которая сейчас кажется такой же жалкой, как и то, что Лили прячет сама от себя книжные рецензии из «Нью-Йорк таймс»: противоположные части спектра). Наплевать или не наплевать? Да и спектр-то жалок. Словно суть Лили (если представить, что ее очистили от шелухи, обнажив нутро) сводится к статье о том, нужно ли женщине стремиться все в жизни успеть. Сложности у Лили не с тем, работать ей или нет. Она точно вернется к работе. Может, освоит другую профессию, но будет работать хотя бы потому, что рано или поздно потребуется второй источник дохода (и они смогут его себе позволить, когда Джун пойдет в школу). Сложность в другом: кем же ей
Лили делает глоток виски и морщится. Почему она вообще его пьет? Никогда не любила виски. Просто заказала то же, что и братья. Она отодвигает свой стаканчик, отдает Яну и машет бармену.
– Помните, что мама чаще всего пила, когда мы были маленькие?
– Бурбон со льдом, – отвечает Ян.
Лили заказывает бурбон. Проходит шесть часов, потом семь. Они смотрят, как на узкой улочке за окном гаснет последний луч света. Ян ложится на барную стойку щекой, а Лайонел говорит Лили:
– Ты молодец.
– Ты о чем?
– Про маму. Вся эта… в общем, все.
– Спасибо.
– А тебе не хотелось… хоть раз, ну, просто позвонить врачам, и?..
– Я звонила врачам. И часто.
– Я имел в виду…
– Подожди-ка. Это что, комплимент такой сомнительный? – Голова Лили тяжелеет. Она, наверное, пьяна. – Обвиняешь меня, мол, я не видела, что происходит?
– Нет!
– Произошло то, что абсолютно нормально для больных немелкоклеточным раком легких. Химиотерапия ослабляет иммунную систему, потом в организм попадает инфекция, сепсис…
– Лили! Да я не то хотел сказать, клянусь. Я к тому, что… не знаю… Будь я на твоем месте, не знаю, смог бы я…
Ян прерывает Лайонела, звякнув своим стаканчиком о его стаканчик, потом поднимается со стойки и так же звякает стаканчиком о стаканчик Лили. Дзынь. Дзынь.
– Это он так тебе спасибо говорит, – объясняет Ян.
У Лили звенит в ушах. Братья молча смотрят на нее. Много лет Лили видела в них только увеличенные копии мальчиков, которыми они были раньше: Лайонел – прирожденный лидер, неравнодушный к деньгам и внимательный; Ян – спортсмен и «миротворец», на все готов, чтобы избежать конфликта. Казалось, что и они думают о ней так же: умная девчонка, но незадачливая, слишком чувствительная и вечно в сомнениях. Однако Лайонел часто тревожится, даже боится, а Ян, если хоть на минутку вспомнить его биографию, далеко не всегда и не со всеми соглашался.
Лили чокается с братьями. «Теперь это моя забота, – думает она. Будь собой, Лили, и будь верна себе».