Утешительная партия игры в петанк

Правда, эту ширину ступеней плотники называют «проступью», но это еще не повод...

Ну и дураки же они, эти интеллектуалы...

— Вот комнаты... Их тут четыре... Ну то есть, три... Четвертая заперта.

— Что, разваливается?

— Нет, там у нас парочка сов, вернее домовых сычей, ждет свое совиное потомство. Или сычиное? Как, кстати, называются, птенцы домового сыча? Домовые сычата?

— Не знаю...

— Что-то вы познаниями не блещете... — кольнула она Шарля, прошмыгнув у него под носом ко второй двери.

Обстановка была довольно убогой. Маленькие железные кровати с прохудившимися тюфяками, колченогие стулья, заплесневевшие кожаные ремни на крючках. Заколоченный камин, рядом... гм... старый улей, наверное, дальше наполовину разобранный мотор, удочки, груды книг, читанных-перечитанных многими поколениями ненасытных грызунов, куски обвалившейся штукатурки, еще одна кошка, пара сапог, старые номера журнала «Сельскохозяйственная жизнь», пустые бутылки, решетка радиатора от «Ситроена», карабин, коробки от патронов... На стенах, аляповатые картинки вперемешку с афишами игривого содержания, Playmate[169], снимающая свои трусики и подмигивающая Христу на покосившемся распятии, календарь за 1972 год, подаренный производителем удобрений «Дером», и повсюду, повсюду темный, толстый ковер из десятков тысяч дохлых мух...

— При родителях Рене здесь жили крестьяне...

— А теперь здесь спят ваши дети?!

— Нет, что вы! — успокоила она его, — я вам еще последнюю комнату не показала, под лестницей... Но погодите... Вы же любите всякие конструкции... Пойдемте на чердак... Осторожно, голову...

— Поздно, — простонал Шарль, которому не хватало только очередной шишки.

Но он быстро убрал руку со лба:

—Нет, Кейт, вы себе представляете? До чего же грамотно здесь все продумано? А как сделано? Вы только посмотрите... На эти стропильные ноги! А на длину конькового бруса! Я вон про ту, верхнюю балку... Да просто срубить, обтесать да и вообще работать с такой громадиной — тут голову сломаешь. И ведь все идеально закреплено... Без единого болта даже в креплении к стойке! — Он показывал ей то место, на котором, похоже, все и держалось... — Это кровля с ломаными скатами, мансардная, она дает большой выигрыш в высоте помещения... Поэтому-то здесь такие красивые люкарны...

— Да что вы говорите! То есть кое-что вы все-таки знаете...

— Да нет. В сельских постройках я полный профан. Как выражаются мои коллеги, я никогда не работал с наследием. Я люблю придумывать новое, а не реставрировать культурные ценности. Но, конечно, когда вижу такое, то со всеми своими экспериментальными материалами и передовыми технологиями, с опорой на расчеты все более сложных компьютерных программ, я чувствую себя... как бы вам это сказать... слегка отсталым.

— А как насчет семейных ценностей? — вдруг спросила она, когда они снова оказались на лестнице.

— Что, простите?

— Вы только что сказали, что с культурными ценностями вы не связаны, ну а с семейными... вы женаты?

Шарль ухватился за трухлявые перила.

— Нет.

— И вы... Вы живете... уфф... с мамой вашей Матильды?

—Нет.

Ой!

Ничего страшного. Вредная заноза, не любит, когда врут...

Он солгал?

Да.

Но разве он живет с Лоранc?

— Смотрите, они уже все свое барахло сюда перетащили.

В центре комнаты возвышалась гора подушек и спальных мешков. Тут же валялись гитара, пакеты конфет, бутылка Кок-колы, колода карт «таро» и упаковки пива.

— Мда, многообещающе... — присвистнула Кейт. — И вот мы, наконец, на складе седел... В единственной удобной комнате в нашем поместье под названием «Ле Веспери»... Только здесь сохранился красивый паркет, и обшивка стен в приличном состоянии... Только это помещение удостоилось нормальной печки... И все это, по-вашему, для чего?

— Может быть, для управляющего?

— Для хранения сбруи, мой дорогой! Чтобы защитить кожу от влажности. Чтобы седла и упряжь их милостей хранились в идеальных климатических условиях! Все мерзли до костей, но плетки всегда были в тепле. Потрясающе, да? Я всегда думала, что именно эта комната предрешила участь голубятни...

— Голубятни?

— Местные жители разобрали ее по камушкам, в отместку за то, что им не достался замок... Вообще-то это история Франции, и вы ее должны знать лучше меня — голубятни ведь были настоящим символом ненавистного Старого порядка... Чем больше сеньор хотел выпендриться, тем больше была его голубятня, а чем больше была голубятня, тем больше посевов уничтожали его голуби. Один голубь поедает более пятидесяти килограммов зерна в год... Не говоря о молодых побегах с огородов, которые они обожают...

— Вы знаете не меньше, чем Ясин...

— Эээ... Вообще-то все это я знаю от него...

Она смеялась.

Этот запах... Запах Матильды, когда она была маленькой... И почему, интересно, она перестала ездить верхом? Она ведь так была увлечена...

Да... почему? И почему он ничего про это не знал? Что он еще упустил? На каком совещании провел он тот день? Однажды утром она сказала ему: в клуб меня больше возить не надо. И он даже не попытался узнать почему. Разве...

— О чем вы думаете?

— О своей зашоренности... — пробормотал он.