Уточкин

«Сложив тогда все свое движимое имущество в виде шара, воздухоплаватели отправились на пароходе в Каир и Александрию. В этих городах они встретили лучший прием и им разрешены были полеты. Всех полетов было восемь. Из этого числа Сергей Уточкин сделал шесть, а г-н Ван дер Шкруф два полета. Публики на всех полетах собиралось много. Кроме туземного населения, присутствовало много европейцев, в особенности французов и англичан. Последние, как нам передавали, собирались на пирамидах, из которых некоторые были прямо усеяны публикой, наблюдавшей за полетами шара. Англичане сопровождали полет криками: „Hip, hip, hurrah!“ Шар поднимался на 1000 метров выше пирамид. Шар уносило в пустыню, откуда затем его доставляли обратно на верблюдах. Конечно, не обошлось без несчастного случая, который, впрочем, окончился благополучно. Во время полета г-на Ван дер Шкруфа, когда шар высоко поднял его в заоблачную высь и вместе с ним летал над пирамидами, шар стало быстро уносить в пустыню.

Вдруг раздался страшный треск: шар лопнул, и сидевший в нем г-н Ван дер Шкруф стал лететь вниз. „Finita la comedia, — мелькнуло в голове воздухоплавателя, — и где… в Египте, далеко от Одессы“. Но он не растерялся. Ухватившись за веревку, он взобрался к сетке, которая осталась цела. Вместе с ней и корзиной он упал на землю. Сильный ветер стал волочить его и останки шара по песку. Вся бывшая на спортсмене одежда была изорвана. Его же самого изранило и исцарапало.

Бывшие свидетелями этой сцены поспешили к пострадавшему, которому была оказана помощь. Шар затем привели в порядок. Его доставили в Одессу. Материальный успех полетов, как передают, был хороший».

По возвращении в Россию полеты на воздушных шарах стали для Уточкина не только приятным времяпровождением, но и статьей доходов. Обладая известными навыками аэронавта, Сергей Исаевич с удовольствием соглашался на проведение не только демонстрационных или рекордных полетов, но и на прогулочные вылеты для всех желающих.

Так, 13 сентября 1909 года в корзине воздушного шара «Россия», принадлежавшего Одесскому аэроклубу, вместе с Уточкиным оказался писатель и его старинный друг Александр Иванович Куприн.

Тот полет проводился на средства газеты «Одесские новости», и в задачи Куприна входило поделиться с читателями своими впечатлениями от движения по воздуху.

Подготовка к полету началась ранним утром, но только к половине третьего «Россия» была полностью готова к старту.

Появление перед воздушным шаром Сергея Исаевича вызвало бурю восторга огромной толпы, собравшейся вокруг взлетной площадки, что, впрочем, не произвело на воздухоплавателя, полностью сосредоточенного на предстоящем полете, никакого впечатления.

Куприн описывал происходящее следующим образом:

«Уточкин висит уже под самым шаром на каком-то канате и на каком-то, совершенно непонятном для меня, специальном языке отдает последние распоряжения, которые неторопливо, но быстро и ловко исполняются матросами… Я мысленно спрашиваю свое сердце: „Не страшно?“ Прислушиваюсь и не замечаю в себе ничего, кроме боязни показаться смешным или неловким. Весело! Пилот говорит, что можно садиться в корзинку… Корзинка не больше как мне по пояс; в верхнем обрезе два квадратных аршина, книзу немного суживается, да тут еще восемь канатов, которые подтягивают ее к шару и в которых никак не распутаешься, а над головой, на высоте двух сажен, стоит желтый пузырь, распирающий петли надетой на нем сетки и заслоняющий все небо…

Бегло оглядываю плотное кольцо зрителей, и тут мне становится чуть-чуть неприятно. С несомненной ясностью я вижу во многих жажду кровавого представления и читаю в них затаенную, может быть, для них самих темную мысль: „А вдруг?“ Особенно меня поражает физиономия какого-то молодого парня в грязной блузе цвета хаки. На голове у него старая рыбачья шапка с широкими опущенными вниз полями. Вряд ли он трезв. Влажные и тупые глаза его с бессмысленною жадностью устремлены на нас. Он покачивается и, по-видимому, весь — точно в кошмарном сне.

„П-п-поберегите в-ваши шапки! — кричит весело на публику пилот. — Я м-могу их нечаянно сбить к-корзин-кой!“ Он немного заика, но голос его звучит очень явственно, раздельно и внушительно. Затем… затем все люди внизу вдруг почему-то кажутся странно маленькими. Только благодаря этому я сознаю, что мы уже полетели… Я положительно уверяю, что даже не заметил момента отделения от земли…

Площадь аэродрома представилась мне маленьким белым четырехугольником, по которому ходили крошечные люди. Странно: мне показалось, что их не более чем пятьдесят человек, хотя я знал наверное, что их там больше тысячи. На ярко-белом фоне плаца аэродрома, под ослепительным освещением осеннего южного солнца, черные фигуры мужчин и пестрые костюмы женщин производили сверху впечатление какого-то движущегося, опрятного, живого цветника… Но всего необыкновеннее было ощущение внезапной полной оторванности от людей…