Утомленные вином

Алкогольные эксцессы сопровождались лихорадочным возбуждением, гневом, битьем посуды и угрозами окружающим.

Литературное сообщество шокировали пьяные выходки знаменитого поэта.

Валерий Брюсов рассказывал, как к нему в квартиру однажды ввалился Блок «в изодранном макинтоше, с полумертвым щеглом за пазухой и с разбитой в кровь скулой…» и потребовал графин портвейну и валерьянки.

«Мы с отцом, — вспоминал сын Корнея Чуковского, — шли по Невскому проспекту, нам навстречу двигался неуверенной походкой мужчина с красивым, но опухшим лицом.

— Видишь этого человека? — сказал мне отец. — Запомни: это замечательный русский поэт Александр Блок. Он пьян как свинья».

Вскоре шампанское, коньяк стали необходимы поэту как средство, возбуждающее его воображение, дающее эмоциональный подъем, творческую энергию, снимавшее усталость и депрессию.

Во время беременности жены, поэт, по словам Любови Дмитриевны, «очень много пил в эту зиму и совершенно не считался с моим состоянием».

Постепенно спиртное все больше подрывало здоровье поэта, принимая форму тяжелого запойного алкоголизма, усугубляем периодическим приемом кокаина и морфия.

Изысканный, элегантный поэт превращался в запойного алкоголика.

Блок несколько раз пытался лечиться, но тяга к спиртному остается до конца жизни.

Только «сухой закон», введенный в России в годы Первой мировой войны, несколько уменьшил дозы алкоголя, употребляемого поэтом.

Однако после революции, служа председателем Петроградского Союза писателей, Блок пристрастился к «балтийскому коктейлю» — смеси водки с кокаином, излюбленному напитку революционных матросов.

Да и с Революцией у поэта отношения не складывались.

Да, поначалу Блок с энтузиазмом принял октябрьский переворот и был готов сотрудничать с новой властью.

«В Октябрьской революции, — писал один из критиков, — Блок увидел осуществление всех своих „предчувствий и предвестий“, воплощение всех своих „народнических“ чаяний.

В „музыке революции“ ему чудился могучий разлет все той же гоголевской „птицы-тройки“ — Руси народной, — которую вынесло, наконец на авансцену истории».

В 1918 году он издает поэму «Двенадцать» — весьма, надо заметить, странное произведение, где впереди отряда революционных солдат идет Иисус Христос, «в белом венчике из роз».

Поэму не приняли ни белые, ни красные.

Николай Гумилев утверждал, что «Блок послужил антихристу и вторично распял Христа и еще раз расстрелял государя».

Горькое разочарование в большевистской власти пришло быстро.

Оказалось, что революция это не только красные флаги на фонарях, лозунги «Земля — крестьянам, война — дворцам», но и аресты знакомых поэта.

Надо полагать, свою знаменитую поэму «Двенадцать» Блок написал сгоряча, под влиянием минуты.

Но уже очень скоро он понял, что никакого Иисуса Христа «в венчике из роз» матросы никогда не признают и, скорее всего, и при первой же возможности пристрелят. А жить и писать в стране, где разговаривали на языке штыков, он уже не мог.

Вполне возможно и то, что в революции он видел все ту же Прекрасную Даму, а вместо нее пришла кухарка с залитым кровью фартуком…

Любимое имение Шахматово сожгли соседские мужики, продуктов не было, началась невиданная прежде нищета.

В феврале 1919 году Блока арестовали по подозрению в участии в контрреволюционном заговоре и он просидел в ЧК целую ночь.

Арест и допросы окончательно надломили поэта.

Блок перестал писать стихи и только устало повторял:

— Все звуки прекратились… Разве вы не слышите, что никаких звуков нет?

По всей видимости, его время уже прошло, и он чувствовал себя разбитым и старым. В принятой им поначалу революции он быстро разуверился, идеалы растерял и все чаще забывался за бутылкой дешевого портвейна, повторяя в полубреду строки, написанные в прошлой жизни:

— Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине…

С весны 1921 года поэт постоянно жаловался на боль в ногах и опухоли на них.

По свидетельству всех мемуаристов, в этот период Блок был очень слаб, похудел, ходил, опираясь на палку, изза болей в ноге.

В мае 1921 года Блок выехал в Москву, где ему предстояло несколько выступлений.

Все надеялись, что положительные эмоции окажут, как в прежние годы, целительное действие и наступит улучшение.

Приехав 1 мая в Москву, Блок «с трудом сошел вниз, опираясь на палку, с трудом сел на извозчика».

К. И. Чуковский, близко наблюдавший Александра Александровича в эти дни, писал: «Передо мной сидел не Блок, а какойто другой человек, совсем другой, даже отдаленно не похожий на Блока.

Жесткий, обглоданный, с пустыми глазами, как будто паутиной покрытый».

В Москве поэт обратился к врачу Кремлевской больницы А. Ю. Каннель, обнаружившей сильное истощение, малокровие, на ногах цинготные опухоли и расширение вен.

Назначила мышьяк и стрихнин, щадящий режим. Никаких органических изменений не отметила.

В письме к К. И. Чуковскому в том же мае 1921 года Блок признается: «Слопалатаки поганая, гугнивая, родная матушка Россия, как чушка, своего поросенка».