Утомленные вином

Так что вряд ли «неустроенная» жизнь Есенина могла стать причиной для того, чтобы накладывать на себя руки.

Другое дело, вино, и здесь, конечно, все серьезнее.

И дело было даже не в том, почему человек пил, а в силе привычки и том разрушительном действии, которое алкоголь оказывает практически на любой организм.

А психика у Есенина, если судить по тем истеркиам, которые он закатывал в пьяном виде, и многочисленным попыткам покончить с собой, была довольно слабой.

Да и не может быть поэта со здоровой психикой, совершенно здоровая психика, по словам чеховского черного монаха из одноименного рассказа, удел стада.

— Хочешь быть здоровым, — говорит он герою рассказа, философу Коврину, — иди в стадо!

Понятно, что в данном случае речь идет о поэтах, философах, музыкантах и художниках.

И ничего страшного в их не совсем здоровой психике для развития общества нет, поскольку их единцы, и природа никогда не допустит паритета в этом отношении.

Тяга к вину особенно стала проявляться у Есенина после начала его совместной жизни с Айседорой Дункан, хоромы которой на Пречистинке превратились в то время в самый настоящий притон.

Иначе и быть не могло, поскольку все в этом доме было, что называется, нахаляву, и вино, и закуска.

А вино там, надо заметить, текло рекой. Да и как иначе, если сама хозяйка начинала свой день с рюмки хорошего коньяка и бокала шампанского?

Ну а где вино, там понятно, и скандалы, и драки, и постоянная ругань.

Одним словом, «здесь дерутся, скандалят и плачут…»

А с некоторых пор Есенин поколачивал свою законную.

Так было в России, так было и за границей, которую Есенин возненавидел лютой ненавистью за ее тупость и бездуховность.

Однажды перед ужином, на который Айседора пригласила парижских друзей, Есенин незаметно исчез.

Когда гости вошли в столовую, то увидели Есенина, висящим на люстре.

Его отвязали, и перепуганная Айседора вызвала врача.

Поэт отделался синяками на шее.

Еще через два дня пьяный Есенин перебил в номере зеркала и стёкла, переломал кровати и разорвал белье.

Дункан, чтобы не попасть под горячую руку мужа, уехала в Версаль.

«В последние месяцы своего трагического существования, — писал хорошо знавший его Мариенгоф, — Есенин бывал человеком не больше одного часа в сутки.

От первой, утренней, рюмки уже темнело его сознание.

А за первой, как железное правило, шли — вторая, третья, четвертая, пятая…

Время от времени Есенина клали в больницу, где самые знаменитые врачи лечили его самыми новейшими способами.

Они помогали также мало, как и самые старейшие способы, которыми также пытались его лечить…»

Сам поэт, отвечая 5 декабря 1925 года на вопросы при заполнении амбулаторной карты, в графе «Алкоголь» ответил: «Много, с 24 лет».

Там же рукой лечащего врача безжалостно выведено: «Delirium tremens. Белая горячка, halluc (галлюцинации)».

В начале своей богемной жизни молодой здоровый организм рязанского парня справлялся с обязательными тусовочными возлияниями.

Есенину даже удавалось организовывать «разгрузочные» дни.

«Так пить я уже не буду, — сообщал в 1921 году Есенин в письме своему другу Анатолию Мариенгофу, — а сегодня, например, даже совсем отказался, чтобы посмотреть на пьяного Гришку.

Боже мой, какая это гадость, а я, вероятно, еще хуже бывал».

Но надолго поэта не хватало.

«Очень я устал, — жаловался в 1922 году Сергей Александрович в письме своему поэтическому „наставнику“ Клюеву, — а последняя моя запойная болезнь совершенно меня сделала издерганным».

Будучи в Америке с Айседорой, Есенин допивался до эпилептических припадков.

Справедливости ради надо сказать, что не только от количества выпитого виски, но и от его качества.

Мания смерти в последний год буквально съела поэта. Исследователи его творчества отмечают «около 400 случаев упоминания смерти в произведениях С. Есенина, из них более трети приходится на последние два года, причем в половине этих стихов поэт говорит о своей смерти, о самоубийстве».

— Вот помру, тогда узнаете, кого потеряли. Вся Россия заплачет, — все чаще повторял поэт своим приятелям.

За два месяца до смерти в своей последней поэме «Черный человек» он напишет о себе: «Друг мой, друг мой, я очень и очень болен».

Немногим ранее Есенин выводил нетвердой рукой в своих стихах: «Одержимый тяжелой падучей, я душой стал, как желтый скелет».

Поэт и раньше пытался покончить с собой. Он ложился под колеса дачного поезда, в Баку бросался в нефтехранилище, резал стеклом вены. Но тогда с ним рядом находились друзья, и трагедии удавалось избежать.

За три недели до трагической развязки друзьям поэта удалость положить его в московскую клинику под присмотр доктора Ганнушкина, большого почитателя таланта поэта.

Цели было две — спасти поэта от судебного преследования (в сентябре Есенин в поезде учинил пьяный дебош с антисемитскими выпадами в адрес едущих с ним в вагоне кремлевских чиновников) и заодно подлечиться.

О своем последнем лечении Есенин рассказывал Мариенгофу: