Утомленные вином

На впечатлительную натуру Блока книжка произвела неизгладимое впечатление. И он был полностью согласен с философом-мистиком: земная жизнь есть только искаженное подобие мира высшей реальности, а пробудить человечество к ней способна только Вечная Женственность, которую Соловьев называл еще Мировой Душой.

Так был найден ключ к мирозданию. Конечно, Александр сразу вспомнил о Любе и понял, что она его судьба.

«Ты, — писал он ей в своем письме от 10 ноября 1902 года, — мое солнце, мое небо, мое Блаженство.

Я не могу без Тебя жить ни здесь, ни там. Ты Первая Моя Тайна и Последняя Моя Надежда. Моя жизнь вся без изъятий принадлежит Тебе с начала и до конца. Играй ей, если это может быть Тебе забавой.

Если мне когда-нибудь удастся что-нибудь совершить и на чем-нибудь запечатлеться, оставить мимолетный след кометы, все будет Твое, от Тебя и к Тебе.

Твое Имя здешнее — великолепное, широкое, непостижимое. Но Тебе нет имени. Ты — Звенящая, Великая, Полная, Осанна моего сердца бедного, жалкого, ничтожного. Мне дано видеть Тебя Неизреченную».

Так было положено начало безумной теории поэта об идеальной любви.

Любе поначалу нравилась эта игра в возвышенную любовь, но очень скоро горячие и сумбурные речи стали утомлять ее.

Слушая увлекшегося своими теориями Блока, она довольно часто возвращала его на землю весьма прозаической фразой:

— Давай без мистики, Саша!

Устав от возвышенной любви Люба в одном из писем не выдержала и назвала вещи своими именами.

«Милый, милый мой, — писала она, — ненаглядный, голубчик, не надо в письмах целовать ноги и платье, целуй губы, как я хочу целовать долго, горячо».

После такого удара со стороны своей «неизреченной» Блок поссорился с Любой. Он перестал с ней, с обыкновенной земной, встречаться.

Кто знает, чем бы закончилась вся эта эпопея, если не вмешался Его Величество Случай.

Александр очень любил бродить по улицам, постоянно надеясь на встречу с той самой, единственной, которую он потом назовет Таинственной Девой. И как он потом сам признавался, свои поиски он часто вел в каком-то особом настроении, которое было сродни мистическому трансу.

Однажды он бродил по городу целых четыре часа, но ничего подходящего на роль Музы не встретил. И когда он уже собирался идти домой, он совершенно неожиданно для себя увидел спешившую на занятия Любу (в то время она училась на историко-филологический факультет высших женских курсов).

Сложно понять, что произошло в его сознании (вполне возможно погруженном в транс), но, увидев ее, он вдруг понял, что она и есть тот самый идеал, который он так долго искал.

«Подходило 7-е ноября, — вспоминала Менделеева, — день нашего курсового вечера в Дворянском собрании. И вдруг мне стало ясно — объяснение будет в этот вечер. Не волнение, а любопытство и нетерпение меня одолевали.

Мы сидели на хорах в последних рядах. Я повернулась к лестнице, смотрела неотступно и знала — сейчас покажется на ней Блок.

Блок поднимался, ища меня глазами, и прямо подошел к нашей группе.

Дальше я уже не сопротивлялась судьбе: по лицу Блока я видела, что сегодня все решится, и затуманило меня какое-то странное чувство — что меня уже больше не спрашивают ни о чем, пойдет все само, вне моей воли, помимо моей воли.

Часа в два он спросил, не устала ли я и не хочу ли идти домой. Я сейчас же согласилась. Блок был взволнован не менее меня.

Мы вышли и, не сговариваясь, пошли вправо — по Итальянской, к Моховой, к Литейной — к нашим местам. Была очень морозная, снежная ночь. Взвивались снежные вихри. Снег лежал сугробами, глубокий и чистый».

Блок начал говорить. Он говорил, что для него вопрос жизни в том, как я приму его слова и еще долго, долго.

В каких словах я приняла его любовь, что сказала, не помню, но только Блок вынул из кармана сложенный листок, отдал мне, говоря, что если бы не мой ответ, утром его уже не было бы в живых.

«В моей смерти, — было написано на нем, — прошу никого не винить. Причины ее вполне отвлеченны и ничего общего с „человеческими“ отношениями не имеют.

Чаю воскресения мертвых. И жизни будущего века. Аминь. Поэт Александр Блок».

Судя по другим рассказам самой Любы, Блок в тот вечер сказал ей:

— Прикажи, и я выдумаю скалу, чтобы броситься с нее в пропасть. Прикажи, и я убью первого, и второго, и тысячного человека из толпы! И вся моя жизнь в одних твоих глазах, в одном движении!

Люба задумчиво смотрела на него. Судя по его бредовым речам, он нисколько не изменился.

Все та же возвышенная любовь из рыцарских романов, и все тот же возведенный им пьедестал, на который он возводил Любу. Чего, говоря откровенно, эта совершенно заурядная девушка вряд ли была достойна.

Даже не представляя себе, как жить с экзальтированным и постоянно пребывавшим в каких-то заоблачных мирах человеком, Люба отказала ему.

Александр пообещал покончить с собой.

И Люба, знавшая, что Александр приобрел пистолет, чтобы в случае отказа свести счеты с этой «неидеальной» жизнью, не рискнула брать грех на душу и сказала «да».

Конечно, со стороны вся эта сцена выглядела дешевой опереттой. Но Любе было не до смеха.