Утомленные вином

Чему во многом способствовала и его внешность. Ну а если он играл против ведущего футболиста соперников, то никогда не унижался до грубости, не бил по ногам, не хватал за футболку и не прыгал вперед прямыми ногами.

Более того, он никогда не играл, что называется, грудь в грудь, а каким-то непостижимым чутьем угадывая направление атаки, легко и непринужденно прерывал ее в самом зародыше, ну а если мяч все-таки попадал к его визави, то Воронин так же элегантно отбирал его у него.

Никогда никто не видел, чтобы Валерий ударил противника исподтишка, он был для этого слишком велик и оскорбил бы подобным действием в первую очередь самого себя.

Правда, на слова он порою не скупился, но и здесь понять его было можно, ведь в первую очередь били-то его и его друзей!

Это был живой человек с широкой душой, готовый отдать друзьям последнюю копейку.

Когда на Яшина возложили вину за поражение советской команды на чемпионате мира в Чили, Валерий во всеуслышание заявил, что в том злополучном штрафном был виноват только он.

Не побоялся он бросить упрек и тренерам сборной, поставившим на матч с уругвайцами не Сергея Котрикадзе, а получившего сотрясение мозга в игре с чилийцами Яшина.

Конечно, его уважали. За все: за игру, за порядочность, за человечность.

Весьма показателен в этом отношении рассказ Геннадия Логофета, которого сложно было упрекнуть в джентльменском поведении на поле.

Когда тренер «Спартака», давая установку на игру с «Торпедо», попросил Логофета «разменять» Воронина, тот, зная, что ему придется бить Воронина по ногам, попросил его отказаться от этого плана.

В этом проявилось глубочайшее уважение к великому мастеру.

Между тем душевный надлом становился все явственнее, что проявилось особенно ясно после чемпионата мира 1966 года, хотя в Англии Воронин сыграл блестяще, закрыв таких великих игроков, как венгр Альберт и Эйсебио, которого уже тогда ставили на одну доску с Пеле.

Еще перед отъездом в Англию у Воронина не сложились отношения с назначенным старшим тренером сборной Николаем Морозовым.

И когда после возвращения в Москву тот был назначен старшим тренером «Торпедо», особой радости Валерий не испытал.

Но и потом, когда команду не без его помощи возглавил так хорошо знакомый ему Валентин Иванов, Воронин все больше терял интерес к некогда столь любимой им игре.

«Он, — говорил о нем Стрельцов, — казался не то чтобы утомленным, но как бы потерявшим вкус к игре. Чувствовалось: что-то с ним творится.

Нет в нем прежнего отношения к футболу, а я ведь говорил, что такого, как у него, отношения к игре не припомню, у кого и встречал».

И в связи с этим рискнем предположить, что если самого Стрельцова убила бесчеловечность советской системы, то Валерий Воронин стал жертвой ее серости и обыденности.

Возвращаясь из различных сборных мира и Европы в обшарпанные раздевалки, он не мог не мучиться, считая себя, несмотря на все свои заслуги, несправедливо обойденным судьбою.

Как это ни печально, но превосходивший всех на две головы, он был вынужден жить в этом убожестве с его мелкими интригами и склоками!

И терпеть эту серость ему становилось все труднее и труднее.

Да и будущее, а он вряд ли не задумывался над ним, виделось ему далеко не в розовых тонах.

Тренером он никогда бы не стал, денег не скопил, пенсии не было.

Что его ожидало?

Болезни, забвение и та же выпивка. А все вместе это не могло не наводить тоску, так как о постфутбольной жизни ди Стефано или Мацоллы он не мог даже и мечтать, хотя и имел полное право сравнивать себя с ними.

И «тот трюм стал русским кабаком»!

Но уже очень скоро даже вино перестало приносить Валерию забвение, которого он искал, и он все дальше уходил от футбола.

Он не явился на встречу с «Динамо», и травмированный Стрельцов был вынужден выходить на поле

Однако Иванов терпел выходки Воронина, зная, что заменить его невозможно, и все еще, видимо, надеясь на то, что Валерий опомнится.

Но не опомнился, и, в конце концов, потерявший терпение Якушин в жесткой форме потребовал, чтобы он покинул базу сборной страны.

Валерий уехал без видимого сожаления и продолжил богемную жизнь.

Рестораны, компании, случайная любовь, — все это давало только усталость и временное успокоение, но стоило лишь протрезветь, как тоска накатывала снова.

И в одно несчастное утро произошло то, что рано или поздно при таком образе жизни должно было произойти: возвращаясь с очередной любовной утехи, Валерий задремал за рулем и врезался в идущий навстречу кран.

Его с великим трудом сумели спасти, но это стало лишь продолжением его агонии, еще более печальной и трагической.

Трудно сказать, что творилось в его измученной и опустошенной душе после того, как он вернулся практически с того света.

Нет, он попробовал возродиться. С помощью все того же футбола.

Увы, не возродился.

И все же он покинул принесшее ему столько славы и огорчений футбольное поле с гордо поднятой головой, забив гол превознесенному до небес Яшину, и сделал это так красиво, что трибуны долго рукоплескали своему любимцу с изуродованным после аварии лицом.