Утомленные вином

Советская команда выиграла, и чувствовавший известную неловкость Симонян протянул Стрельцову врученную ему медаль.

Эдуард покачал головой:

— Нет!

Трудно сказать, что на самом деле творилось в этот момент в душе великого футболиста, но его отношения и с Качалиным и с Симоняном остались такими же ровными.

Звали ли его в «Спартак»?

Да, конечно, звали, и еще как! На место Симоняна.

Но Эдуард, всегда мечтавший играть в «Спартаке», отказывался.

— Вот уйдет Никита, — говорил он, — тогда и перейду, а так неудобно…

Что ж, каждому свое, но, как видно, Стрельцов и на самом деле был велик не только на футбольном поле и обладал той самой душой, которую принято называть «широкой русской».

После Мельбурна футболистов превозносили на все лады, и Стрельцов стал самым популярным человеком в стране.

Ну и, конечно, позволял себе. Там выпил, там сказал, там отказался, да и вообще начал вести себя как-то уж больно независимо.

И если выпивку ему еще могли простить, то небывалой по тем временам раскрепощенности и популярности — никогда.

Что это такое?! Какой-то футболист затмевает собой все и вся!

Конечно же, это вызывало ревнивую зависть власть имущих всех уровней, не имевших и сотой доли той истинно народной любви, какой был окружен этот по сути дела еще мальчишка с модным коком. И чем дальше, тем эта любовь становилась все сильнее.

А этого простить было уже нельзя! А ну как и другие, вдохновленные его примером, начнут выходить из-под контроля, а символом молодого советского поколения должен был стать какой-нибудь подросший Павлик Морозов и уж никак не этот позволявший себе футболист!

На самом верху зрело раздражение, поначалу глухое, но готовое в любой момент прорваться самым неожиданным образом даже для привыкшей ко всему России.

На «Спартак» и «Динамо» там не замахивались (зачем связываться с могущественными людьми из КГБ и военных ведомств), а вот Стрельцов из какого-то там «Торпедо» — другое дело.

Понимал ли тогда это сам Стрельцов?

Вряд ли. Он поймет это лишь когда окажется вне игры, и много позже, встретив на похоронах Валерия Харламова многих бывших футболистов ЦСКА в военной форме, печально вздохнет:

— Вот перешел бы тогда в ЦСКА, и в тюрьме бы не сидел…

Но не перешел ни в ЦСКА, ни в «Динамо» и, к великой радости сидевших наверху, продолжал жить полной мерой. Там даже и не сомневались: обязательно споткнется!

И споткнулся, опоздав на поезд на допольнительный матч со сборной Польши за выход на чемпионат мира 1958 года.

Но поезд догнал и на поле вышел по сути дела на одной ноге, и не только забил свой гол, но и помог забить второй. Но не для того, чтобы заслужить прощение, просто не мог, да и не хотел иначе, а за команду был готов отдать и вторую, здоровую ногу.

Взглянув на Стрельцова, сидевшего после игры в раздевалке с посеревшим от нестерпимой боли лицом, Качалин только недоуменно пожал плечами.

— Я, — сказал он, — никогда не видел, чтобы ты играл так, как сегодня, и со здоровыми ногами…

Но Стрельцова эта игра не спасла, и Нариньяни, с упоением оправдывая оказанное ему высокое доверие, в своей статье «Звездная болезнь» поведал всей стране о нехороших и зазнавшихся Иванове и Стрельцове, сводящих на нет все усилия их партнеров.

Старостин, познавший на собственном печальном опыте все тяготы изгнания, назвал эту статью первой ласточкой в уже начинавшем темнеть грозовом небе. Ну а затем…

«Эдик, — писал хорошо знавший Стрельцова А. Нилин, — рассказывал мне, что днем, еще в Москве, после примерки костюмов, у него было предчувствие — надо ехать домой.

Стоя у магазина „Российские вина“ на Горького в ожидании Огонькова и Татушина, он думал: зачем мне эта гулянка? Ну не охота никуда ехать, жарко.

И тут подошел к нему проходивший мимо Сергей Сергеевич Сальников и предложил зайти в магазин выпить по стаканчику сухого.

Отказать Сергею Сергеевичу было неудобно. И он пошел с ним».

Зачем? Он никогда не пил сухого вина. Ему что-то подсказывало: надо ехать домой.

Но не поехал…

С Татушиным оказался его друг Эдуард Караханов — военный летчик, приехавший в отпуск с Дальнего Востока и две девушки — Ирина П., знакомая Караханова, и подруга Татушина Инна Е.

По дороге к поселку «Правда», где была дача Караханова, к компании присоединились еще две подружки Инны — Марина Л. и Тамара Т.

На даче Карахановых захватили посуду, ковер и закуску (водку, коньяк и вино купили по пути к даче) и направились на трех машинах на берег Тишковского водохранилища.

С футболистами и их подругами поехали отец и мачеха Эдуарда Караханова, семейная пара соседей по даче, еще одна семейная пара с тремя детьми.

Отдых с обильной выпивкой на водохранилище начался в два часа дня и продолжился после девяти часов вечера на даче Карахановых.

А потом…

26 мая 1958 года на стол прокурору Мытищинского района Московской области легло два заявления.

Первое — от Марины Л., проживающей в Пушкино.

«25-го мая 1958 голда, говорилось в нем, — на даче, которая находится в поселке Правда, напротив школы, я была изнасилована Стрельцовым Эдуардом. Прошу привлечь его к ответственности…»