Утомленные вином

Второе заявление было подписано Тамарой Т., которая заявила, что ее изнасиловал Михаил Огоньков.

На следующий день около 15 часов в Тарасовке, где на спартаковской базе сборная СССР готовилась к чемпионату мира, усиленный милицейский наряд арестовал Стрельцова, Татушина и Огонькова и препроводил их в трех спецмашинах в Бутырку.

Прокуратура быстро разобралась, какое из заявлений об изнасиловании считать «неправильным».

Бориса Татушина, который, как было установлено, не остался ночевать на даче, где происходили эти события, вскоре отпустили.

27 мая в прокуратуру поступило новое заявление от Тамары Т.

«Прошу, — писала она, — считать мое заявление, поданное Вам 26.05.1958 года, об изнасиловании меня гр. Огоньковым неправильным.

В действительности изнасилования не было, а заявление я подала, не подумав, за что прошу меня извинить».

Михаила Огонькова освободили из-под стражи, а уголовное дело в его отношении было прекращено.

30 мая в прокуратуру последовало еще одно заявление, от Тамары Л.

«Прошу, — писала она, — прекратить уголовное дело в отношении Стрельцова Эдуарда Анатольевича, т. к. я ему прощаю».

Однако уголовные дела об изнасиловании прекращению за примирением сторон не подлежат. И Стрельцов остался в Бутырке.

Огоньков и Татушин были освобождены от уголовной ответственности, однако Спорткомитет поспешил дисквалифицировать их на три года.

Этим же решением Спорткомитет дисквалифицировал и Стрельцова — пожизненно.

Бумаги по делу Стрельцова попали к Фурцевой, с чьей дочерью Стрельцов отказался знакомиться на одном из приемов.

Нам остается только догадываться, что говорила она непредсказуемому Хрущеву, который в ярости прохрипел:

— Наказать! И как можно жестче! Посадить подлеца надолго!

И посадили, благо, что Стрельцов попал под кампанию, связанную с выполнением Указа Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование».

И самый гуманный суд в мире, явил эту самую гуманность, дав Стрельцову не пятнадцать, как намеревался, а «всего» двенадцать лет.

И теперь лучшему нападющему советского футбола предстояла поездка не в Швецию, а в места, которые почему-то принято называть «не столь отдаленными».

Что пережил в тот момент сам Стрельцов, знал только он один…

Так, несколько рюмок водки сломали жизнь не только футболисту, но и человеку.

Ведь именно в лагерях Эдуард Анатольевич получил ту страшную болезнь, которая так рано свела его в могилу.

Но виновата была не только водка.

В данном случае водка была только предлогом избавиться от известного на всю страну парня, с которого начинали брать пример все любившие футбол мальчишки. А их в то время было несоизмеримо больше, нежели сейчас.

Оно и понятно, примерами в СССР служили павлики морозовы и дутые рекордсмены вроде Стаханова.

И все же она была эта проклятая водка, и, напверное, не случайно мать Эдуарда как-то сказала, что именно она погубит ее сына.

Как это ни печально, но водка на самом деле преображала Стрельцова. И я говорю это только потому, что очень хорошо знал первого тренера Стрельцова Марка Семеновича Левина, чей сын Андрей — Царство им Небесное обоим — был моим другом.

Конечно, Марк Семенович ревниво следил за успехами своего бывшего игрока и очень переживал из-за того, что с ним случилось.

И как тут не вспомнить Дионисия Катона: «Виновато не вино, виноват пьющий…»

А могло ли быть иначе? Ведь Стрельцов жил в одном из самых криминогенных районов Москвы, где единственным развлечением молодежи, большая часть которой была судима, были водка и карты.

Да и завод вряд ли можно было назвать местом, где приучали к трезвости.

Это ведь только Ленин считал, что пролетариат не нуждался в опьянении, а сам пролетариат был совсем другого мнения. И очень нуждался в опьянении.

Говорю об этом опять же не с чьих-то слов, а как человек, который по милости Хрущева два раза в неделю в девятом, десятом и одиннадцатом классе ходил на завод.

И если из двадцати ребят нашего класса, в институт собирались поступать только двое, то после «заводской практики» с ее халтурой, бесконечными авралами и пьянками, на завод не хотел идти никто.

Как того и следовало ожидать, вопреки ожиданиям властей, никто не поверил в то, в чем обвиняли Стрельцова. Как не поверили и в то, что взрослые девушки не знали, зачем их приглашали на дачу.

Да, было все: вино, любовь, не было только преступления.

Более того, в именно в Стрельцове простые люди в какой уже раз видели самих себя, ничтожных и беззащитных перед властной машиной, способной в любую минуту посадить, убрать, уничтожить.

Потому и не предавали анафеме, вопреки ожиданиям, потому и продолжали любить обиженного властью Стрельцова куда больше, чем того же Яшина, этой же самой властью обласканного.

После поражения нашей сборной на Стрельцова снова посыпались обвинения в том, что своей посадкой он подвел команду!

Но и этому никто не верил, поскольку даже со Стрельцовым сборная СССР не стала бы чемпионом мира.