Утомленные вином

Засядько выпил один фужер, затем второй, потом третий. Но когда ему попытались налить в четвертый раз, закрыл ладонью фужер и сказал:

— Засядько норму знает!

Через некоторое время, когда Засядько решили назначить угольным министром, кто-то напомнил про его пьянство, но Сталин ответил:

— Засядько норму знает! — и решение было принято.

Однако вскоре после назначения товарищ Засядько об этой норме забыл.

16 июня 1955 года МВД доложило в ЦК о чрезвычайном происшествии: «16 июня с. г. в 0.20 в гор. Москве, близ Крымского моста, работниками 2-го отделения милиции был подобран т. Засядько А. Ф.

Т. Засядько спал один на траве, стоять и разговаривать не мог.

При нем были документы: партийный билет, пропуск в Кремль и удостоверение члена ЦК КПСС.

Работниками милиции т. Засядько был доставлен на его квартиру по улице Горького, дом № 11, где был передан вместе с документами его сестре».

Склонность к злоупотреблению спиртными напитками бесспорно была одной из слабостей «Рамзая», проявившейся в первые же месяцы его работы еще в Шанхае, гдев пьяном виде он ввязывался в драки и скандалы в барах и ресторанах.

По воспоминаниям друга Зорге принца Ураха, «выпивая, он проходил все состояния пьяницы: экзальтированность, слезливую униженность, агрессивность, паранойю и мегаломанию, делириум, ступор и серое одиночество похмелья, которое можно было развеять лишь новой порцией алкоголя».

Не стоит думать, что запойное пьянство была частью легенды разведчика Зорге.

Известно его поведение в день нападения Германии на Советский Союз.

Оставшись в баре отеля «Империал», Зорге пришел в состояние мрачной агрессивности.

Где‑то между 7 и 8 часами вечера он подошел к телефонному аппарату и вызвал резиденцию германского посла.

— Эта война проиграна! — крикнул он оторопевшему Отту.

Вилли и Анита Моор, а также другие столпы германской общины в Токио были шокированы последовавшими звонками от Зорге с тем же пророчеством.

В пьяном виде Рамзай себя уже не контролировал.

Так, в 1935 году, расслабившись после обильной дозы спиртного в гостинице «Новомосковская», Зорге заявил своему приятелю-нелегалу:

— Мне уже невмоготу шпионить на русских, но я не знаю, как вырваться и начать новую жизнь!

Частые запои сказывались на разведывательной деятельности группы Зорге.

Радист Зорге, Макс Клаузен, вспоминал, как они получили шифровку из Москвы: «Мы сомневаемся в достоверности вашей информации».

И Зорге завопил: «Как эти недоумки могут игнорировать наше донесение?!».

Любовница Рамзая, Мияко Ханако, вспоминает, что после таких нежных диалогов с Центром Зорге, как правило, напивался и занимался сексом с ней особо яростно.

А потом плакал и жаловался: «Я так одинок!»

Что же касается его легендарной шифровки от 15 июня 1941 года о том, что «нападение произойдёт на широком фронте на рассвете 22 июня»…

Она кочует из фильма в фильм и стала основой для стереотипа: «Сталин не верил разведке».

На самом деле такой шифровки от Зорге никогдла не поступало.

Была шифровка от 15 июгя начальнику Разведыведательного управления Генштаба Красной армии.

«Германский курьер, — говорилось в ней, — сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня.

Военный атташе не знает — будет война или нет.

Я видел начало сообщения в Германию, что в случае возникновения германо‑советской войны, Японии потребуется около 6 недель, чтобы начать наступление на советский Дальний Восток, но немцы считают, что японцы потребуют больше времени потому, что это будет война на суше и море».

Но вернемся к партийцам.

Судя по сводкам МВД 1950–1960-х годов, милиция регулярно сталкивалась с высокопоставленными пьяными хулиганами.

Сотрудники ЦК и секретари обкомов, приняв лишнего, дрались, буянили и пытались сорвать погоны с умиротворявших их постовых.

Их пытались лечить, хотя и без особого результата. Как правило, вначале собирали медицинский консилиум, а потом на основании заключения врачей принималось решение о принудительном лечении.

Человек, которому поручалось исполнить такое решение, приглашал алкоголика поехать в ЦКБ проведать кого-то из заболевших товарищей.

Потом машина сворачивала к психиатрическому корпусу, на пороге которого обманутому руководителю объявляли, что есть такое мнение: надо полечиться.

«Лечились все, — рассказывал Михаил Смиртюков, — и Засядько, и другие. Но все равно из этого ничего не получалось.

Родные, подчиненные тащили врачам коньяк, чтобы они качественно лечили».

С годами Засядько стал забывать о норме.

Однажды по пути на свидание он выпил лишнего, заснул на скамейке, простыл и умер.

При Леониде Брежневе выпивка была нормальным явлением.

«Брежнев вначале пить не любил, — вспоминал Смиртюков. — Но когда стал первым секретарем, ему пришлось взяться за рюмку — неудобно было не пить с секретарями обкомов.

У некоторых министров в комнатах отдыха появились солидные запасы спиртного. И они там не залеживались без дела.

Такой же бар в ЦК был у члена Политбюро Кулакова. Его считали просто больным алкоголизмом. Мне говорили, что он от этого и умер.