Утраченные смыслы сакральных текстов. Библия, Коран, Веды, Пураны, Талмуд, Каббала

Поскольку христианские богословы не могли согласиться друг с другом даже в базовых вероучительных вопросах, в поисках общей почвы европейцы обратились к Декартову sola ratio[1456]. В Америке философы и государственные деятели, возглавившие в 1776 году революцию против британского правления – Джордж Вашингтон, Джон и Сэмюэл Адамсы, Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон и Бенджамин Франклин – были деистами, рационалистами и людьми Просвещения, вдохновлялись идеями Локка и шотландской философией общего блага. Декларация независимости, черновик которой составил Джефферсон вместе с Франклином и Джоном Адамсом, основывалась на локковском идеале прав человека, которые он определял как право на жизнь, свободу и собственность (последнее позже заменили на «стремление к счастью»). Эти естественные человеческие права были объявлены «самоочевидными». Но так ли это? Как выяснилось дальше, философы обладали очень разными взглядами на человеческую природу, так что принцип sola ratio, как и sola scriptura, вовсе не обязательно вел к единодушию: не мог он привести и ясный, четкий, неопровержимый raison d’кtre для прав человека.

Локк был убежден, что свобода и равенство – фундаментальные человеческие права. В естественном состоянии, писал он, люди жили «в состоянии абсолютной свободы управления своими действиями и распоряжения своим имуществом, как считали нужным, ограниченные только законами природы». Их общества были эгалитарными, «ибо ничто так не очевидно, как то, что создания одного вида и ранга… должны быть равны друг другу, без господства и без подчинения»[1457]. Иначе смотрел на дело Томас Гоббс (1588–1679), полагавший, что в естественном состоянии люди в самом деле могли быть равны по способностям и возможностям, но вело это лишь к тому, что они «покоряли и уничтожали друг друга». Оставленный на произвол судьбы, без жесткого контроля власти, человек «ведет жизнь уединенную, бедную, грубую, жестокую и недолгую»[1458]. Жан-Жак Руссо (1712–1778) пришел к противоположному выводу: человеческая природа по сути добра, злыми нас делают политические институты[1459]. Схожим образом и американские отцы-основатели не соглашались друг с другом даже в базовых принципах демократии. Джон Адамс, второй президент Соединенных Штатов, опасался любой политики, способной привести к обеднению аристократии, а последователи Джефферсона настаивали на том, что свободой и независимостью должны наслаждаться американцы всех классов[1460].

Разногласия относительно якобы самоочевидных истин не удивили бы немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804), чья «Критика чистого разума» (1781) подорвала просвещенческий проект, заявив, что все наши идеи по сути своей неизбежно субъективны. Как и современные нейробиологи, он понимал: порядок, который, как нам кажется, мы различаем в природе, возможно, имеет мало отношения к реальности. Мы можем разработать стройную рациональную картину, удовлетворяющую ум; однако такой вещи, как объективная истина, одинаковая для всех, не существует. Кант отчеканил классическое определение: «Просвещение есть исход человека из добровольного несовершеннолетия. Несовершеннолетие здесь – это неспособность человека руководствоваться своим собственным пониманием, не обращаясь к указаниям от других»[1461]. Современный ученый описывает Просвещение как «гигантский прыжок к независимости и самостоянию человека», начавшийся с «решимости взять историю под человеческое управление и контроль». Разумеется, это было дитя левого мозгового полушария: его «оружием» стал «разум… безупречная человеческая способность знать, предсказывать, рассчитывать, и таким образом возводить “так есть” к “так должно быть”»[1462].

Джефферсон был особенно решительно настроен освободить политику от влияния «представителей Бога» и поставить историю под контроль человека. Однако большинство американцев были глубоко религиозными протестантами разных мастей – пресвитерианами, англиканами, пуританами, конгрегационалистами – все они по-прежнему держались за sola scriptura и с подозрением смотрели на деистический подход Джефферсона к Библии. Как и большинство мыслителей XVIII века, он по-прежнему верил, что писание имеет духовную ценность, однако в 1787 году советовал своему племяннику Питеру Карру каждую библейскую книгу подвергать «трибуналу разума»: